Алексеев пораньше ушел из райкома, чтобы собраться с мыслями. Ночевать поехал к матери, в Емельяновку, где его уже заждались и не чаяли видеть. Снял одежду, отдал матери — подстирать, подштопать, — а сам забрался под одеяло.
— Ну, семья, налетай с вопросами! Сколько уж не виделись — месяц или боле?
Но пока собирали на стол, Алексеев уснул. Будить его не стали: знали, что бесполезно. Сидела рядом на стуле мать, штопала локти на рукавах пиджака, колени на брюках, смотрела на своего старшенького и нет-нет закипали слезы, мешая работать. Наденька сидела на краешке кровати и гладила Василия по волосам. Отец смолил цигарку, о чем-то тяжело думал, вздыхал. Братья прибегали с улицы: «Все спит?»
Ничего этого Алексеев не слышал и не видел. И сны ему тоже не снились.
Может, это и была лучшая «подготовка» к встрече с Лениным, потому что проснулся он свежим, веселым, надел отглаженную одежду, жадно поел и заторопился: встреча была назначена на одиннадцать ноль-ноль. На улице Широкой у дома 48/9, где на квартире Елизаровых жили Ленин и Крупская, следовало быть без десяти одиннадцать.
На подходе к дому Алексеев обратил внимание на прогуливающихся молодых парней: «Наши, берегут. Это хорошо». А вот и Косиор, Невский, Васильев…
Позвонили в квартиру ровно в одиннадцать. Дверь быстро отперли.
— Можно, Владимир Ильич? — выступил вперед Геосиор.
— Даже очень! Жду. Здравствуйте, товарищи, проходите. Вы — Васильев, угадал? А вы — Алексеев, не так ли? Дайте-ка я на вас гляну. Так, запомнил. Много о вас от Надежды Константиновны слышал.
Ленин бросал на каждого быстрый искрометный взгляд и тут же переводил на другого, будто фотографировал. Подвел к столу.
— Садитесь, товарищи, а я потерзаю Василия… Петровича по батюшке, кажется, не ошибся? Прошу чайку с «таком», уж извините, с продуктами сами знаете… Итак, к делу, по порядку…. Слышал: на Путиловском собрание молодежи прошло, три тысячи собралось — прекрасно! Докладчик — вы, товарищ Алексеев, доклад отличный сделали. Районную организацию рабочей молодежи создали, вы — ее председатель. Это я все знаю. Меня интересует, велико ли на заводе и в районе влияние на молодежь меньшевиков, эсеров, анархистов. Что скажете, товарищ Алексеев?
— Недавно, даже месяц назад, еще было значительным, Владимир Ильич. Но апрель, а теперь июньская демонстрация все перевернули. Молодежь идет за большевиками…
— Ваше мнение, товарищ Васильев? — спросил Ленин.
— Выборы в завком показали расстановку сил… Из двадцати двух членов завкома всего два эсера, один меньшевик, один анархист, зато шесть большевиков и двенадцать беспартийных, из них семеро сочувствуют нам…. Большинство обеспечено.
— Это замечательно, но не успокаивайтесь… Во всех ли цехах большевики прикреплены к молодежным группам?
— В большинстве, — неуверенно ответил Васильев.
— А надо, чтоб во всех. Товарищ Косиор, обратите внимание. — Ленин сказал это мягким тоном, но твердо, и это звучало как приказ.
— Хорошо, Владимир Ильич.
Ленин откинулся на стул, устремил взгляд куда-то далеко.
— Вопрос молодежи, товарищи, это вопрос нашего резерва. Надо учесть и текущий момент: предстоящие выборы в Петроградский Совет и Учредительное собрание… Важно обеспечить большевистское большинство в этих органах. Молодежь, и прежде всего рабочая, во многом решит исход всей борьбы…
Алексеев вспоминал: «Сколько раз я уже видел Ленина? На Финляндском… На Апрельской конференции… 1 мая на Марсовом поле…. В Морском корпусе…. На Путиловском во время митинга, совсем близко. Но вот так, рядом — впервые». И не то, чтобы робость охватила его, нет. Но было ощущение, будто ты попал в сильное магнитное поле и под его действием и кровь, и мысли твои стали двигаться с удесятеренной скоростью и какая-то легкость овладела телом. Воодушевление? Восторг? Что это? Алексеев впитывал каждое слово вождя и в то же время вторым планом пытался осмыслить происходящее, запомнить каждую деталь.
«Да» безусловно, это самая умная пара глаз, которую я когда-либо видел, — думал Алексеев. — Как врос в работу, сколько деталей уже запомнил! Будто это не его всего несколько недель назад встречал восторженный народ после долгого отсутствия в России, будто он уже год в Питере… Во взгляде — широта и расчет, мысль о том, куда направить молниеносный удар. В словах и движениях — возвышенность над мелким и обыденным.
На столе разбросаны бумаги — писал… Как хорошо, как заразительно он смеется!.. А ведь кругом кутерьма, неразбериха, опасности… Это смех сильного и уверенного человека, который способен распечатать любую из общественных тайн настоящего и будущего. Смех человека, которого любят тысячи, нет — миллионы, смех счастливого человека…»
Алексеев не мог знать, что в эту ночь, как и во многие прошедшие, у Ленина страшно болела голова, его мучила бессонница, что он уже давно засыпал только после сильной дозы лекарств, и оттого, видимо, вставал утром разбитым, а было нужно много работать и многое успевать, но успевалось не все, и оттого росло в душе неосознанное раздражение и становилось необходимо, просто позарез необходимо выкроить хоть пару дней для отдыха, но дней этих не находилось и не предвиделось… Друзья ругали его за такое отношение к себе, Надежда Константиновна расстраивалась, но молчала — так было всегда и разговаривать на эту тему бесполезно…
И неожиданно для себя Алексеев спросил:
— Владимир Ильич, скажите, вы счастливы?..
Ленин, говоривший с Косиором, озадаченно, так, будто мысль его с лета ударилась обо что-то, переспросил:
— Счастлив?.. Это вы к чему? Ах, да!.. — засмеялся с пониманием. — Еще как!.. Вы помните ответ Маркса на вопрос о том, в чем он находит счастье? Помните?..
— Конечно. В борьбе…
— Ну, так вот — я счастлив абсолютно. Не помню, кто сказал: «Для того, чтобы совершать великие дела, нужно воодушевление». А еще когда-то очень хорошо писал Джон Стюарт Милль: «Я понял, что для того, чтобы быть счастливым, человек должен поставить перед собой какую-нибудь цель: тогда, стремясь к ней, он будет испытывать счастье, не заботясь о нем». Такова стратегия счастья, таков его закон. Природа счастья — великая цель. Маркс и Энгельс дали нам ее, и наша задача… Впрочем, речь не об этом. А что думает, что говорит о счастье молодежь? Перейдем к Нарвско-Петергофской конференции социалистической рабочей молодежи… «Социалистический» — это вы молодцы, правильно назвали свой союз. Кстати, какие формы организации молодежи возникли еще, каков их характер?..
— Пестрота огромная, Владимир Ильич, в ряде районов влияние меньшевиков и эсеров еще большое, они пытаются создавать культурнические организации, уводят молодежь от политики, а молодые рабочие не могут понять этого. Да и откуда у них теоретическая ясность? Молодежь есть молодежь — кипящая, бурлящая, ищущая… Мы видим задачу в том, чтобы молодежь, организуясь, обращалась к нашим комитетам, а мы бы ей терпеливо помогали разобраться в ее заблуждениях главным образом путем убеждения, а не борьбы…
Алексеев вдруг поймал себя на мысли, что уверенно и горячо излагает Ленину его собственные, ленинские мысли, которые он, Алексеев, вычитал в ленинских статьях… Он растерялся и замолчал на несколько секунд. Ленин терпеливо ждал, смотрел на Алексеева без тени снисхождения, с большим интересом, так, будто слышал эти мысли впервые и находил в них подтверждение своим собственным размышлениям. Откуда эта почти женственная ласковость во взгляде, это всепоглощающее любопытство? Как получается, что между этим человечищем, между великим мыслителем, вождем и им, простым рабочим парнем Васей Алексеевым, нет не то что пропасти, а даже маленькой канавки? Где источник его всепобеждающей энергии? Он — любовь и доброта. Ленин такой, как все, только больше знает, дальше видит, быстрее понимает, лучше мыслит, точнее выражает мысль, дольше работает, острее чувствует, молниеносней реагирует…
Не дождавшись продолжения мысли, Ленин медленно, как-то задумчиво заговорил сам: