— Ты не ерепенься, Алексеев. Там много «разного», и одно другого важней.
— А когда о молодежи будем говорить? Мне завтра, кровь из носу, часа на два уйти надо. Будем «Труд и Свет» прихлопывать, — настаивал Алексеев.
— Это ты у Свердлова спроси, он организационными вопросами ведает. И отпрашивайся тоже у него. И замолчи ты, наконец, Алексеев!..
В голосе Косиора было раздражение.
…Когда Алексеев добрался до угла Большой и Малой Дворянской, где в сверкающем свежими красками, паркетом и огнями электрических люстр нового помещения Всерайонного Совета собралось его правление и приглашенные члены районных комитетов, зал был уже полон.
У сцены в окружении группы «оруженосцев-выборжцев» стоял Шевцов, веселый, сияющий. Еще бы: желанный эффект достигнут. Теперь все видят, как много может он, и пусть скажут, пусть найдут еще такого, кто может сделать то же. Уж не Алексеев ли? Смешно! Он даже не пришел, этот ретивый большевичок, говорят, делегат большевистского съезда. II прекрасно! Пусть себе там и сидит. Вот если б еще этот съезд упрятали за решетку, так было б и совсем отлично. А может, и струсил…
Алексеева еще не заметили, он стоял у входа в зал, смотрел на затылки притихших парней и девчат и думал — отчего так тихо, отчего вместо того, чтобы галдеть и петь, как всегда, они стесненно перешептываются? Он много раз ловил себя на том, что сбавлял голос в Таврическом, в особняке Кшесинской… Отчего? Такое чувство, что ты в психологической ловушке, принижен высокой колоннадой, придавлен тяжелыми мраморными лестницами, статуями божественной красоты. Все давит, унижает… Может, дворцы и нужны для того, чтоб заставить человека почувствовать свою малость перед этим великолепием и блеском, перед которыми легче гнется спина и легче кланяется? Вот именно! Дворцы строят не для того, чтоб в них жить, нет. Дворцы — орудие властвования.
Шевцов вышел на трибуну, произнес несколько торжественных фраз по поводу юбилея организации «Труд и Свет», открытия нового помещения, и только тут, надев очки, чтоб осмотреть собрание, увидел Алексеева. Оп сидел в последнем ряду и, наклонившись к Леопольду Левенсону, что-то ему нашептывал. «Подбивает выборжцев, гад», — отметил он и прокашлялся, прогоняя неожиданно появившуюся хрипотцу. Собрался и стал читать доклад о перспективах развития «Труда и Света», которые открывала ему трехмесячная история его существования. Другими словами, на другой манер в докладе говорилось о том же, что все уже знали из Программы, Устава и Манифеста «Труда и Света», обращенного к молодежи России.
В зале нарастал гул.
Шевцов занервничал: «В чем дело?»
Увлеченный «внешней политикой», налаживанием отношений с «нужными лицами», писанием Манифеста, речей и докладов, он всю работу с районами передоверил своему «заму», Григорию Дрязгову, и не знал, что там, в районах, его Программа, Устав и Манифест уже в пух и прах раскритикованы большевиками, что на некоторых заводах и фабриках уже прошли собрания, на которых молодежь требовала убрать Шевцова с председательского поста.
Все ж доклад он дочитал с достоинством. И только сел, как, не спрося ни у кого позволения, к сцене, прямо к первому ряду вышел Алексеев.
Дрязгов словно завороженный смотрел на него и никак не мог решиться сказать: «Сядь на место!» Знал, не сядет Алексеев, а конфуз выйдет. И еще чувствовал он: сейчас произойдет что-то такое, такое… II молчал.
Шевцов недоуменно поглядывал на него, собрался сказать: «Действуй же!», по Алексеев уже начал.
— Я не буду спрашивать, почему ни в Уставе, ни в докладе господина Шевцова нет ни одного требования о шестичасовом рабочем дне для подрастающего молодняка, который бастует из-за этого. Такие вопросы великого просветителя господина Шевцова не волнуют.
Я не буду говорить, что теория объединения славянских народов, о котором написано в Уставе и сказано сегодня вновь, — это оппортунизм.
Я не буду доказывать, что лозунг беспартийности, который является в Уставе центральным и который господин кадет Шевцов без устали вдалбливает нам в головы, — это самая что ни на есть партийность, прикрытая фиговым листком красноречия данного господина.
Я не буду доказывать, что призыв к молодежи не заниматься политикой — самая что ни на есть открытая политика, только политика в интересах буржуазии и ее подпевал.
Я не буду доказывать, что продавать за деньги звания почетных членов и член-соревнователей в «Труде и Свете», о чем записано в Уставе, — это значит предлагать пролетарской молодежи буржуазную форму организации, которая существует в кадетском молодежном обществе «Маяк».
Я не буду этого делать потому, что это всем уже ясно. Ясно или нет?
— Ясно, ясно! — закричали с мест.
— Но один вопрос господину Шевцову я задам, — продолжал Алексеев.
«Ясно, о чем, — уныло подумал Шевцов. — Про деньги Нобеля…»
И вдруг чихнул раз, второй, третий — от пола несло краской и скипидаром. «Тьфу, как некстати».
— Будьте здоровы, господин Шевцов! — поклонился слегка Алексеев.
Прокатился смешок.
— А вопрос такой, господин Шевцов: на какие деньги вы проделали ремонт вот этого распрекрасно выкрашенного, отполированного и обставленного разной гарнитурой помещения? На какие деньги изданы Программ, Устав, Манифест и различные листовки «Труда и Света»?
Зал замер.
— Здесь нет никаких тайн, товарищ Алексеев, — ко вставая с места, ответил Шевцов. — Районы отчисляют деньги исполкому. Вот из этих сумм и расходовали.
— Это мы проверили, — закрутил несогласно головой Алексеев. — В отчете по финансам расходы на несколько тысяч больше, чем поступления от районов. Неувязочка. Как это объяснить?
Шевцов в душе удовлетворенно ухмыльнулся: в ответ на этот вопрос у него была «заготовочка».
— Н-ну-у… — тянул он, чтоб эффект был посильней, — понимаете… я не хотел, то есть я хотел, чтобы это осталось в тайне… но раз вы настаиваете… в общем, я вынужден был внести на общественные расходы часть своих личных сбережений…
— Сколько внес? — выкрикнули из зала.
— Около полутора тысяч, — приврал Шевцов, скромно потупясь.
— Сколько?! Полторы тыщи? Ничего себе денежка!
— Вот это «часть»! А сколько ж еще осталось?
— Да он же буржуй, наш председатель!..
Выкрики неслись из зала один за другим, кто-то гаркнул «Долой!», раздался свист.
Такого «эффекта» Шевцов никак не ожидал и сник. Алексеев тоже не рассчитывал, что Шевцов так облапошится, но был доволен, стоял и ждал, когда стихнет шум.
Угомонились.
Алексеев повернулся к Шевцову:
— Неплохо вам платили черносотенцы, неплохо, если вы такие денежки имеете… А все ж вопрос-то остается. Ну, внесли вы, положим, полторы тысячи, а где ж еще три с половиной? Расходы-то на пять тысяч больше доходов… Это как выходит?
— Были еще поступления от частных лиц, — деревянными губами ответил Шевцов, холодея, как будто ею поймали, когда он украдкой лез ложкой в банку с вареньем.
— Конкретно… — настаивал Алексеев.
— Вы что так со мной разговариваете? — попытался возмутиться и выкрутиться Шевцов. — Я что — на суде? Это допрос?
— Отвечай! — закричали из зала.
— Да я ничего и не пытаюсь скрывать от Совета, от актива. Пожалуйста. Триста рублей нам пожертвовал господин Нобель… Все по Уставу, товарищи…
Об этом знали еще не все из присутствующих, а часть тех, кто слышал об этом от большевиков, сомневались. И вот тебе на, правда!..
— Буржуйский прихвостень!
— Буржуй!
— Долой!
Актив бесновался от возмущения., И Алексеев понял, что надо переходить к главному.
— Тише! — закричал он. — Прошу тишины!
Теперь все глаза были обращены на него.
— Вы видите, господин Шевцов, вам не доверяют члены Всерайонного Совета, члены комитетов районных организаций, которых вы собрали на это «юбилейное» заседание. Но и это не все. Вам не доверяют низы, массы молодежи. Они требуют убрать вас с руководящего поста. Вот одна из резолюций молодежного союза завода — ко иронии судьбы того самого вашего Нобеля, который оказал вам вспомоществование. Зачитаю полностью… «12 августа семнадцатого года. Резолюция пролетарской юношеской организации «Труд и Свет» при заводе «Л. Нобель». Заслушав доклад нашего представителя из района товарища Мурашова, из его слов узнали, что господин Шевцов ведет нашу организацию к дезорганизации, а не к сплочению и своими действиями вносит раздор и вражду в нашу среду. Мы, организация юношей, протестуем против диктаторства и выносим строгое порицание господину Шевцову и требуем, чтобы он удалился из нашей среды, как не заслуживающий своими действиями ничего, кроме порицания и удаления из нашей среды. Сим удостоверяем за подписью: председатель — Орлов, секретарь — Тарасов, товарищ председателя — Мурашов».