Выбрать главу

Прошла неделя, вторая и вот, кажется, все готово: найдена бумага, типография, в которой будет печататься журнал, на столе редакции целая куча статей, а среди них несколько написанных им, Алексеевым: передовая «Наши задачи», статьи «Рабочая молодежь и Красная гвардия», «Язвы нашей жизни», поэма «Детство и юность».

Но когда он принес материалы владельцу частной типографии «Сельский вестник», оказалось, что их мало для «книжки». Тут уж надеяться не на кого: к утру материалы должны быть в типографии. За ночь родились еще две статьи Алексеева: «Гнойники революции» и «Вниманию социалистов-революционеров».

И вот наступил день, когда надо было получать готовый двухтысячный тираж «Юного пролетария». Дело стало за «малым» — не было денег, которые следовало заплатить за работу типографии. Двадцать пять процентов задатка, которого потребовал владелец «Сельского вестника», были собраны на предприятиях Петрограда. Просить во второй раз совесть не позволяла. Кинулся в Наркомат просвещения — у самих денег нет. Обратился в Госбанк — там сидят саботажники. Позвонил Крупской: «Что делать?» Решили, что помочь должен профсоюз металлистов: ведь большинство членов ССРМ — от этой профессии. И не ошиблись. Большевики, руководившие профсоюзом, выделили пять тысяч рублей. И это было спасение.

Ну, разве не был праздником день 28 ноября, когда закоченевший от мороза Алексеев влетел с охапкой «Юного пролетария» на заседание горкома ССРМ и сорвал его напрочь! Он был у него в руках, пахнущий типографской краской журнал — его идея, его мечта! Это был первый, программный номер «Юного пролетария», он должен задать тон на будущее, и это, ей-богу, удалось! И разве это не счастье, когда в этом журнале опубликованы твои статьи и твои стихи?

Это был праздник всего Петроградского союза молодежи. Но самым счастливым в этот день был Алексеев. Его поймет всякий. Но каждый, кто сам написал и опубликовал хоть строчку, поймет по-особенному…

— «Юный пролетарий»! Покупайте журнал питерской молодежи!.. «Юный пролетарий»! — кричали на улицах мальчишки-газетчики.

ПК ССРМ направил в районы обращение, которое заканчивалось словами: «Товарищи! Все за перо! Наш журнал должен отражать наши стремления и защищать наши интересы. Он наша трибуна и орудие нашей борьбы.

Да здравствует юношеская печать!»

Могли ли Алексеев, Смородин и Рывкин предполагать тогда в своем голодном и жестоком времени, что их первенец, этот тоненький журнальчик, разовьется затем в целую индустрию молодежной печати нашей страны, равной которой нет ни в одной стране мира? Наверное, они мечтали. Но могли ли поверить, что мечта сбудется?

«Юный пролетарий» разошелся по Петрограду, по многим уголкам страны и там делал свое дело: агитировал, пропагандировал, организовывал. Журнал резко критиковал состояние дел в Петроградском союзе молодежи. Статья Алексеева «Язвы нашей жизни» посвящалась именно этим вопросам.

Причин для критики было много. Еще не был организован учет членов союза. Еще никак не могли наладить сбор членских взносов, а потому не хватало средств на помещения для райкомов, для проведения мероприятий. Еще слабо работал актив на заводах и фабриках, не зная, чем заняться в эти недолгие недели относительного затишья. И мудрено ли? Первый в истории России социалистический союз пролетарского юношества только родился, едва освобождался от пеленок, вставал на ноги и учился делать первые шаги…

«Помните, товарищи, и не забывайте, — писал в этой своей статье Алексеев, — что теперь мы, трудящиеся, становимся полноправными хозяевами страны. Никто, кроме нас, рабочих и крестьян, не устроит новой, здоровой и радостной жизни.

Мы — революционные творцы общечеловеческого счастья и мы должны быть ответственны перед историей за свои дела и работу.

Не поддавайтесь мещанским прозябаниям и позорной бездеятельности своего юного, но могучего пробуждения! Не убегайте от жизни! Не замыкайтесь в личную жизнь и беспринципное мечтательство. Смело взлетайте в вихрях молодых порывов в водовороте борьбы!»

Но дело было не только в этом: резкие разногласия вдруг обнаружились в городском комитете ССРМ. Заспорили — непримиримо, на взаимоуничтожение — Алексеев и Леске, председатель и заместитель председателя горкома.

Схватились не по пустякам, по вопросам для союза молодежи принципиальным.

Сначала по-за углам, потихоньку, потом на заседаниях горкома и все громче Леске стал нападать на Устав ССРМ, вину за все недостатки в работе городской организации валить на низовые организации. А сам, между тем, перестал в них бывать. Все реже собирал заседания горкома и быстро, не по дням, а по часам катился куда-то в анархизм, пока, наконец, не сказал однажды, что союз-де надо бы «почистить» и резко сократить, весь «балласт» безработной молодежи из него убрать, а может, и вообще заменить ССРМ этакими бытовыми «анархическими коммунами», где все общее — жилье, деньги, еда…

Когда б такую чушь нес кто другой, ну, хотя бы просто член ПК, дьявол с ним, как говорится: какие только сумасшедшие мысли не приходят сейчас в головы людям… Но это — председатель!.. Когда бы было время для дебатов, можно и поспорить, поубеждать — ведь он же умный парень, этот Леске, рабочий… Но через три дня — Вторая городская конференция ССРМ. Только новой бучи на ней и не хватает в тот момент, когда сою? и без того «тает» на глазах: безработица ударила по молодежи так сильно, что у кого отшибла всякую охоту к общественным делам, кого погнала на заработки в деревню. Надо думать, как решать эти и другие вопросы, а не спорить о формах организации.

Снова подняла голову контрреволюция, подогреваемая английской, американской и французской дипломатией. Еще несколько месяцев назад обеспокоенные тем, как бы Россия не вышла из войны с Германией, с помощью своих разведывательных служб они шарили у трона, в ставке Главнокомандующего, в Государственной думе, в министерствах, финансовых кругах, графских и княжеских салопах, выискивая силы, способные помешать отводу русского солдата из окопов. Беда, казалось им, могла прийти только отсюда, сверху, как следствие очередных нелепых решений царя или его окружения, а она грянула снизу…

Огненная лава революции разлилась по улицам Петрограда так быстро, что застала всю заморскую дипломатию врасплох. В дневниках английского посла в России Джорджа Бьюкенена слово «большевики» появляется только в апреле 1917 года. Французский посол Морис Палеолог тоже начинает говорить о большевиках как о реальной политической силе примерно в то же время. Имя Ленина в его воспоминаниях «Царская Россия накануне Революции», которые были изданы в Петрограде в 1923 году, появляется лишь на последних страницах второго тома. 21 апреля, в субботу, Палеолог сделал примечательную запись:

«Когда Милюков недавно уверял меня, что Ленин безнадежно дискредитировал себя перед Советом своим необузданным пораженчеством, он лишний раз был жертвой оптимистических иллюзий.

Авторитет Ленина, кажется, наоборот, очень вырос в последнее время. Ленин отдает на службу своим мессианистическим мечтам смелую и холодную волю, неумолимую логику, необыкновенную силу убеждения и умение повелевать.

…Когда его химерам противопоставляют какое-нибудь возражение, взятое из действительности, у него на это есть великолепный ответ: «Тем хуже для действительности». Таким образом, напрасный труд хотеть ему доказать, что, если русская армия будет уничтожена, Россия окажется в когтях немецкого победителя, который, вдоволь насытившись и поиздевавшись над ней, оставит ее в конвульсиях анархии. Субъект тем более опасен, что, говорят, будто он целомудрен, умерен, аскет. В нем есть — каким я его себе представляю — черты Саванароллы, Марата, Бланки и Бакунина».

Какая удивительная смесь небрежности и неосознанного признания величия Ленина в этих оценках опытнейшего и хитрейшего дипломата! И какой просчет в предсказаниях!.. Теперь этот человек — глава правительства… Такое допустить нельзя.

Дипломатия и разведка бывших союзников России кинулись в бой. Все эти страны, преследуя свои корыстные цели, соперничая и насмерть дерясь между собой, были едины в одном — немедля уничтожить Советы, Ленина.