В середине декабря Алексеева вызвали в ПК партии и сказали, что он рекомендуется Комиссаром юстиции и председателем 1-го Народно-революционного суда Нарвско-Петергофского района. В удостоверении, выданном ему вскоре в связи с новым назначением, было сказано: «Дано сие тов. Алексееву Василию, рабочему завода «Анчар», в том, что он делегирован Российской коммунистической партией (большевиков) в Народные Революционные суды Петергофского района в качестве Комиссара по судебным делам и является председателем 1-го Народного Революционного суда, в чем и утвержден Петергофским Советом Рабочих и Крестьянских депутатов».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Новое назначение Алексеев принял с восторгом. В те дни молодежь — да только ли молодежь? — горела одним желанием: немедленно, завтра же построить новое общество, полное правды и справедливости. Алексеев не был исключением. Он бросился в незнакомое дело со всей неистовостью своей неугомонной натуры.
Революции претило беззаконие. И хотя старые законы уже были отменены, а новые еще не созданы, хотя грабежи, бандитизм, спекуляция и хулиганство росли, умножая в сознании обывателя и без того великий страх от хозяйственной разрухи, саботажа и контрреволюционных выступлений, хотя все это вместе взятое укрепляло уверенность врагов новой жизни в том, что дни Советской власти сочтены, эта власть не желала насилия и крови. Ленин требовал: «По мере того, как основной задачей власти становится не военное подавление, а управление, типичным проявлением подавления и принуждения будет становиться не расстрел на месте, а суд»[2].
Большевики спешили с принятием Декрета о суде, но и тут, как повсюду, натыкались на саботаж и организованное сопротивление. Декрет был готов, но его «торпедировала» сильная оппозиция левых эсеров во ВЦИК, во главе которой стоял нарком юстиции Штейнберг, тоже левый эсер. Профессиональные крючкотворы топили дело в юридической казуистике, а время шло, беспорядки в столице принимали угрожающий размах… Тогда Совет Народных Комиссаров утвердил Декрет о суде и ввел его в действие, минуя ВЦИК.
Тут же последовала ответная мера контрреволюции: Правительствующий Сенат вынес решение о непризнании этого декрета и о продолжении своей деятельности впредь до созыва Учредительного собрания. По указанию Сената в стране развернулся открытый саботаж мероприятий Советской власти по проведению в жизнь Декрета о суде. Зачинщиками и подстрекателями его были сотрудники министерства юстиции, из состава канцелярии которого, как вспоминал потом ставший вскоре наркомом юстиции П. И. Стучка, только трое согласились продолжать работу, причем один из них был большевиком.
А суд народный, суд выборный, суд революционный, между тем, уже действовал. Как и всякий суд, он призван был карать и карал, но — и это было совершенно ново и невиданно еще в истории — он же, этот суд, и воспитывал. Он воспитывал подсудимых, преподнося им уроки правды и справедливости, уважения человеческого достоинства и веры в то лучшее, что есть почти в каждом, даже падшем человеке. Он воспитывал тысячные массы людей, потому что был судом открытым; судом, на котором ежедневно присутствовали сотни людей; судом, где обвинители и защитники выбирались зачастую на самом процессе из числа этих сотен присутствовавших; судом, где постоянной фигурой был только народный судья, которого утверждал районный Совет рабочих и солдатских депутатов, а два народных заседателя назначались Советом только на неделю и все время менялись; судом, где каждый, кто хотел, мог задать вопрос, выступить, высказать по делу свое мнение; судом, где приговор нередко утверждался собравшимися в зале.
Суд учил зал. Зал учил суд. Творили вместе виды и формы наказания: общественное порицание, освобождение под честное слово, присуждение к заглаживанию нанесенного вреда, к прохождению курса политграмоты, условное осуждение, штраф. Это — за легкие проступки. Более тяжелыми и тяжкими преступлениями — посягательство на революционные завоевания, мародерство, хищничество в особо крупных размерах, саботаж — занимались ревтрибуналы. Но на каких весах взвесишь: это дело — легкое, а это — тяжелое преступление? И в конце концов вышло так, что народно-революционный суд 1917 года стал одной из самых первых школ самовоспитания масс новой, Советской власти, он творил и формировал новое, народное правосознание, превращал каждый процесс в урок новой, социалистической нравственности.
Но как непросто было вести уроки в этой школе!.. Ведь за дощатой загородкой, которая отделяла судью, заседателей и сидевших в зале людей от тех, кого охраняли милиционеры, находились не школяры, не мальчики и девочки с распахнутыми навстречу свету и знаниям душами, а воры и убийцы, спекулянты и проститутки, отпетые хулиганы и профессиональные шулеры. В этой школе спрашивали не о выполнении домашних заданий, а допрашивали за совершенные преступления, и оценка выставлялась не за выученный урок, а за всю прожитую жизнь. Решались человеческие судьбы и никак нельзя было точно определить тяжесть совершенного преступления или проступка и строго соответствующую ему меру наказания. Ведь именно в этом-то и заключена суть справедливости: каждому — по заслугам. Правда, тут слово «заслуга» бралось в кавычки…
Теперь, когда бывшие рабы стали господами положения и судьями своих господ, все понятия справедливости буржуазного суда, обоснованные в тысячах книг учеными мужами и до самых мелких мелочей уложенные в уголовные и гражданские кодексы, во множество законов, глав, статей, параграфов и пунктов, полетели вверх тормашками, к чертовой матери. И негде было подсмотреть, как поступить в том или ином случае, хотя вроде бы не случалось ничего нового — все уже случалось сотни тысяч и миллионы раз — люди крали, обманывали, лгали, дрались, оскорбляли, убивали, прелюбодействовали, продавали и продавались, изменяли и предавали… Все было так же, как и тысячу лет назад. Изменилось — всего-то! — понятие справедливости: то, что вчера было морально в глазах буржуа, сегодня с точки зрения пролетария было безнравственно. Но где те законы и уложения, статьи и параграфы, с которыми судья мог бы соотнести свое понятие справедливости по конкретному случаю? Их нет. Где те параграфы и пункты, которые можно толковать так и этак, растягивая их смысл, как гармошку, или выстраивая из них частокол, за который можно спрятать свое незнание или малодушие, но которые все-таки гарантируют некоторую справедливость решения и освобождают душу от сознания вины, которая возникает у всякого, кто творит несправедливость? Их нет. И не будет еще целый год ничего, пока не появится тоненькая книжечка «Народный суд в вопросах и ответах», которую напишет П. И. Стучка, хотя и она будет поименована всего лишь «неофициальным руководством для народного суда». Заметьте: «неофициальным»…
А пока дела валили в суды валом, ибо росли кражи, грабежи, хулиганство и насилие над гражданами, и их надо было решать, не дожидаясь инструкций.
О работе, произведенной петроградскими народными судами, дают представление цифры, по которым можно представить о неимоверном напряжении жизни Алексеева… За пять месяцев (январь — май 1918 года) в двенадцать районных судов Петрограда поступило 40 385 уголовных и гражданских дел, разобрано 35 828, разрешено 33 478…
С помощью несложных арифметических действий можно установить, что в среднем Алексееву в месяц приходилось разбирать до 600 дел, а в день, стало быть, по двадцать…
И что не дело — загадка… И море вопросов, иначе не скажешь, начиная с самого главного: «Что такое «народный суд»? Как он должен строиться, какие дела рассматривать, кто в нем может и должен работать, каковы задачи народного суда? Какова власть народного судьи? Кто стоит над народным судом? Ведь судов второй, более высокой инстанции нет… Какие гражданские дела подсудны народному суду? Что означают слова «стороны», «истец», «ответчик», «отвод о неподсудности»? Как вызываются свидетели, в каких случаях их могут отвести? Может ли свидетель отказаться от явки в суд и от дачи показаний? Как допрашивается свидетель, надо ли приводить его к присяге, необходим ли протокол допроса свидетелей? Что такое очная ставка? Является ли молчание признанием? Чем руководствуется суд при решении дела? Что понимается под слово и «предположение»? В чем отличие апелляционной жалобы от кассационной? Чем отличается уголовное судопроизводство от гражданского? Что такое «преступление», а что — «проступок»? Как возбудить уголовное дело?» И так далее и тому подобное…