— Манафаров, ты дурак? Когда это цыгане что-то могли, кроме как языком болтать? Лично меня уже раз пять на сборище баронов приговаривали к смерти. И ничего, до сих пор живой. И ты тоже будешь жить.
— Начальник, тебе хорошо говорить — ты мент. Кто тебя тронет?
— Не ной, гнида, — пропел опер почти что ласково. — Я тебе еще раз говорю: или ты помогаешь нам, или я сделаю так, что и в СИЗО тебе мало не покажется, а потом на зоне. У меня тоже на тюрьме связи есть, если ты не знал.
Манафаров икнул, громко шмыгнул носом и пролепетал:
— Что надо-то, начальник?
— Все просто, Манафаров! Сейчас позвонишь Боженко, договоришься у него взять дурь, потому что тебе не хватило. А потом мы с тобой вместе поедем в гости. И не кривись. Если хочешь жить — будешь делать так, как я говорю. Понял? — Решетников навис над барыгой, как грозовая туча.
В это время в кабинет зашел Астахов. Он держал в руке большую пластиковую бутылку с ядовито-оранжевым лимонадом.
— Ну, как тут у вас дела продвигаются?
— Продвигаются понемногу, — ответил Решетников, — Гражданин Манафаров согласен сотрудничать с органами в деле борьбы с незаконным оборотом наркотиков в особо крупных размерах.
— Начальник, все сделаю! — торопливо заверил таджик.
— Звони давай, — оперативник толкнул задержанного в плечо. — И смотри, чтобы без фокусов!
Манафаров схватил телефон, быстренько набрал номер и стал ждать ответа. Астахов отставил в сторону свой лимонад, который намеревался открыть. Решетников продолжал нависать над таджиком, как странная вариация на тему дамоклова меча.
— Рома! — радостно завопил Манафаров, когда в трубке ответили. — Ромочка, дорогой, нужен помощь твоя. Да, сегодня нужен, скорее. У меня клиенты много совсем, надо еще лекарства прикупить, слышишь? Нет, Коля, я не завтра, я сегодня хочу. Говорю, клиенты много, хочут, чтобы продавал. Хорошо, я приеду. Да, приеду скоро, один, как всегда, ты не бойся, пожалуйста!
Послушав немного, что ему отвечают в трубку, Манафаров мелким бесом рассыпался в витиеватом прощании, а потом нажал на кнопку отбоя и сказал:
— Есть товар, надо ехать. Начальник, ты только меня не подставь! У меня семья, дети-жена, мама-папа. Всем надо кушать, один я работаю. Сиротами всех оставишь, Аллах тебе не простит.
Астахов грохнул донышком бутылки о стол. Газировка вспенилась.
— Ты Аллаха мне тут не поминай, — сказал фээсбэшник. — Он тебя тоже, между прочим, по головке не погладит за торговлю наркотиками. Сколько народу ты погубил… Ладно, что с тобой разговаривать! Когда ты приехать должен?
— Через два часа появиться надо.
— На чем приезжаешь обычно? — спросил Решетников.
— Да как когда. К Боженко приезжаю на метро или на автобус. А от него такси беру, чтобы товар не потерять.
— В этот раз будет тебе такси в обе стороны, — пробурчал Астахов.
Таджик уткнулся взглядом себе под ноги и непрерывно тяжело вздыхал.
— Все, хватит играть в обиженную институтку! — приказал оперуполномоченный. — По коням!
Кирпичная пятиэтажка, в которой обитал Боженко, имела дурную славу на всю округу. Да и не только она — весь этот двор по улице некоей Софьи Матрениной уже не первый год исправно повышал цифры в статистике местного РОВД. Причем в обе стороны — и совершения преступлений, и их раскрытия. Последняя причина объяснялась тем, что большинство преступлений и правонарушений совершали здесь не какие-то непризнанные гении криминального мира, а разное маргинальное отребье, в массе своей не имеющее ни мозгов ни хитрости.
Говорят, все началось с того, как в доме номер восемь три квартиры купили цыгане. Это случилось еще при Советском Союзе, когда оседлость считалась более приемлемой для этого народа с точки зрения государства. Ну, а мнением цыган или их потенциальных соседей никто и никогда не интересовался.
В результате три квартиры стали натуральным общежитием. Одновременно там обитали тридцать — сорок человек. Состав этой разношерстной братии постоянно менялся — кто-то отправлялся в бесконечные цыганские кочевья, кто-то приезжал на их место, рождались дети, умирали старики… Районные органы внутренних дел и паспортная служба не успевали отслеживать всех перемен. Для очистки совести время от времени на эти квартиры, записанные как притоны, совершались налеты и рейды, собиравшие довольно неплохую добычу с точки зрения статистики РОВД.
С матренинским притоном боролись несколько последних лет. Правда, делали это спустя рукава, потому что маленькие зарплаты милицейских работников открывали широчайший простор для коррупции. На то, чтобы торговцы дурью окончательно потеряли совесть и страх, понадобилось всего три года. И не слишком-то экзотичной была сцена, когда какой-нибудь работник уголовного розыска или УБНОНа наслаждался свежими шашлыками в компании самых процветающих барыг матренинского притона, то и дело демонстрирующих свою приязнь к «удобным» стражам порядка.