Василий закрыл лицо руками, как бы опасаясь снова увидеть страшную картину Кровавого воскресенья.
— Теперь ты сам понимаешь, Василий Константинович, куда тебе податься, — одобрительно сказал Нагорный и потрепал свою нечесаную бороду.
Василий оторвал руки от лица, посмотрел большими синими глазами на Нагорного, ожидая, что он еще скажет, но тот молчал. Тогда он встал и зашагал от окна до дверей. Нагорный, наклонившись над учебником, исподлобья следил за ним.
— Завтра пойду наниматься на завод.
— На какой?
— Еще не знаю.
— Пойди на завод Остермана, — подсказал Нагорный. — Там найдешь старшего мастера Анисима Кривочуба, он тебе во всем поможет. А пока возьми вот эту книгу, почитай!
Василий открыл книгу на первой странице, пробежал глазами и сказал:
— Я роман Чернышевского уже читал.
— Нравится?
— Да!
— Помнишь, как складывается жизнь у героев? У Рахметова она проходит в неустанной борьбе. Борьба за идею воспитала в нем твердый характер и независимость взгляда. Лопухов с детства добывал средства для существования. Кирсанов с двенадцати лет помогал отцу переписывать бумаги, учеником четвертого класса он давал уже уроки. Оба они грудью, без связей и знакомств пролагали себе дорогу. Вот и ты должен поставить перед собой цель: быть неустрашимым, твердым, подчинить свою личную жизнь интересам великого дела рабочего класса.
На другой день Василий пришел в контору завода. В тот час в конторе сидел сам хозяин, Михаил Евгеньевич Остерман, который обычно хвалился тем, что он, как и городской голова с полицеймейстером, был членом правления Первого казанского добровольного пожарного общества. До войны у Остермана была механическая мастерская, но предприимчивый немец с помощью городского головы получил подряд на изготовление и поставку военному ведомству гранат. Мастерская превратилась в оборонный завод.
Михаил Евгеньевич, чистенький и гладко выбритый, с фулярным галстуком под белым накрахмаленным воротником, напоминал больше адвоката, чем заводчика. Увидев вошедшего незнакомца с знаками солдатской доблести на шинели, он доброжелательно посмотрел на него:
— Что скажешь, солдатик?
— Хочу на работу наняться.
— А что ты умеешь делать?
— До войны работал в Питере на франко-русском заводе Берда, потом в Мытищах на вагоностроительном. Я слесарь-механик. По ранению уволен из армии с белым билетом.
— Как же ты попал в Казань?
— Лечился в лазарете, что на Арском поле.
— Документы у тебя с собой?
Василий достал из кармана белый билет и протянул хозяину. Тот внимательно прочитал, предложил конторщику:
— Зачислите его слесарем-механиком и направьте к Кривочубу.
Анисим Кривочуб выглядел тщедушным и узкогрудым. Ходил он согнувшись, словно за плечами у него висел тяжелый мешок. В старом пальтишке раструбом книзу, с отстегнутым хлястиком на спине, он был похож на огородное чучело. На тонких губах лежала печать недовольства.
Кривочуб поставил Василия за станок и строго предупредил:
— Будешь плохо работать — уволю. Спуску никому не даю.
Василий призадумался: «Сразу видать — хозяйский холуй. Как с таким поговорить по душам? Не ошибся ли Нагорный?»
К концу дня Кривочуб подошел к Василию:
— Где работал раньше?
— В Питере, потом в Мытищах под Москвой.
— В ночлежке ночуешь?
— Зачем? Я на Татарской улице живу, против Нагорного.
— Ты студента знаешь? — пристально взглянул на него мастер.
— Знаю! Он меня учит по программе гимназии. Про тебя говорил.
— Поменьше болтай, твое дело — работать.
Домой Василий возвращался в приподнятом настроении, словно нашел то, чего так долго искал.
— Только не трать понапрасну много сил, — предупредила его Клавдия, — береги здоровье.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В тусклой комнатенке старшего мастера Анисима Кривочуба до того неприветливо, что уж хуже нельзя. Что спросишь с бездетного вдовца? День-деньской на заводе, вечером один, а уж если случится уйти, то никто толком не скажет куда: кто говорит в кабак, кто — к какой-то сторожихе-татарке. Человек он малоприметливый, никто им не интересуется.
Как ни строг на работе Анисим, а все же позвал Василия в гости. Понравился ему георгиевский кавалер с раскидистыми плечами. «На них хоть железину гни», — подумал он. Где ему знать, что спина у солдата покалечена.