Василий Геннадьевич свернул в переулок и начал двигаться осторожнее: здесь всегда были грязь и лужи, даже в самую сухую погоду. В середине переулка ему чуть не оторвали руку – какой-то мальчишка выскочил не пойми откуда и потянул за портфель. Мужчина вовремя опомнился и стал отбиваться другой рукой, но, если бы не подоспевший вовремя дворник со сломанной лопатой, Гусь остался бы и без последнего приличного портфеля. Оборвышу здорово досталось инструментом, но Василию Геннадьевичу некогда было узнать, чем все закончится: он и так опаздывал.
На входе в здание Комитета у него, как обычно, долго проверяли паспорт, который он протянул через разбитое окошко.
– Вы бы мне уже пропуск сделали что ли.
По переглядываниям охранников гость быстро понял, что шутка была не к месту.
Василий Геннадьевич прекрасно знал, что надо подняться в скрипучем лифте на восьмой этаж, а потом найти хорошо знакомый кабинет. Потертый ламинат в здании выглядел не менее жалким, чем тротуар, по которому он только что шагал, двери были не во всех кабинетах, а в стенах остались следы от патронов. Только молодая секретарша продолжала чинно сидеть и делать вид, что не замечает посетителя. Василий Геннадьевич молча прошел мимо нее и дотронулся до ручки кабинета.
– Подождите! – спохватилась девушка. – Ждите здесь, вас проводят.
– А что, сегодня в другой кабинет? – удивился мужчина. Голос дрогнул, а тело начало усиленно потеть, но он постарался снова взять себя в руки.
– Мне сказали, вы здесь должны подождать, – раздраженно отмахнулась секретарша.
Василию Геннадьевичу всегда казалось, что сейчас он научит эту девицу хорошим манерам, но, каждый раз вспоминая, что теперь он не в том положении, чтобы кого-то наставлять, он себя останавливал. Вместо норовивших вырваться наружу нравоучений гость принялся разглядывать развешанные на стенах портреты, которые сотни раз видел в государственных кабинетах и во время всех общественных мероприятий. С фотографий смотрели суровые военные лица, ничем не примечательные и не отягощенные, кажется, большим умом. Но одна физиономия показалась новой: худая и вытянутая, не похожая на остальных, с острым подбородком, легким прищуром и улыбкой, затаившейся где-то в правом уголке губ. Надпись под свежим портретом гласила: «Ф. А. Бернард».
«Этот далеко пойдет, урод», – то ли подумал, то произнес Василий Геннадьевич.
– Да, я тут не очень вышел. Хотя я и в жизни так себе, – смешливо протянул человечек, высунувшийся из кабинета.
Василий Геннадьевич весь сжался и робко поспешил к человечку. Он не знал: отшутиться в ответ или сделать вид, что ничего не было. Но когда человечек распахнул дверь и предстал перед ним в полный рост, то Василий Геннадьевич выдохнул. Он увидел перед собой хрупкого и маленького мужчину средних лет, который к слову «опасность» был скорее антонимом, чем синонимом. Так что Гусь просто состроил извиняющуюся гримасу, в этом он преуспел за годы службы.
– Василий Иванович, мы вас ждали!
– Геннадьевич… Очень рад, – ответил он, приготовившись пожать руку.
– Ах, Геннадьевич! Какая же я балбесина! – новый знакомый так сильно ударил себя по рту, что Василий Геннадьевич чуть снова не оробел. – Простите. Какая честь познакомиться с человеком, благодаря таланту которого наша доблестная армия (на этом слове мужчина повысил голос) не посрамилась!
Василий Геннадьевич не знал, что на это ответить. Не знал он также, шутит ли его визави. Если шутит, то жестоко. А это повод снова напрячь мышцы. И, хотя в области рта человечка скользила все та же улыбка, Василий Геннадьевич заглянул ему прямо в глаза, но, казалось, они абсолютно ничего не выражали. Зато и жестокости в них не было. Гость снова выдохнул:
– Прошу прощения, а вы…?
– Я Феликс Анатольевич. Бернард – это фамилия, а то вечно все путают, – мужчина заулыбался уже в третий раз за этот короткий разговор и начал неприятно бегать глазами от рук Василия Геннадьевича к лицу и обратно.
Гусь шагнул в кабинет и ахнул: широкое окно сегодня было распахнуто, а старые жалюзи убрали. Вид, открывавшийся отсюда на Москву, когда-то точно был прекрасен. Сейчас же смотреть сверху на подобие постапокалиптического городского пейзажа было не по себе. К тому же, за время ожидания приема откуда-то набежали тучки. Легкость, с которой Василий Геннадьевич вошел в комнату, вмиг улетучилась, и ему снова поскорее захотелось выйти.
«А выход отсюда только один», – отчего-то подумал гость. Но вслух произнес:
– Очень приятно.
– Да вы присаживайтесь, не стойте. Это все мои мещанские повадки. Знайте, ведь я не среди элиты вырос, как вы, всех церемоний не знаю. Вы уж извиняйте меня заранее!