Совхозами или «советскими хозяйствами» именовали организованные на индустриальный манер сельские предприятия. Черкизовский директор – представитель местной административной элиты. Как тогда говорили, «ответственный работник».
Сын его, значит, мог рассчитывать на щедрую помощь, и долго ждать не приходилось – семья неподалеку. Инженерский же вынужден был сам оперативно изыскивать финансовые средства, однако не только «пропитания ради». Потребности росли – не хотел в общежитие вселяться. Это, надо полагать, Бочаров и подразумевал.
Уместно еще раз подчеркнуть: на исходе 1980-х годов Бочаров работал в условиях цензуры, потому некоторые проблемы лишь обозначал. На что и указывало название главы – «Пунктир биографии».
Семья и школа
Попыткам достоверно описать детство и юность Гроссмана препятствовала не только цензура. Аутентичные документальные свидетельства пока не обнаружены.
Однако в книге Гаррардов есть разгадки многих загадок. Прежде всего – относящихся к происхождению Гроссмана. Исследователи опирались главным образом на свидетельства дочери и ею предоставленные материалы семейного архива[45].
По словам Коротковой-Гроссман, родители отца – из довольно богатых купеческих семей. Оба учились за границей.
Разумеется, выбор иностранных учебных заведений обусловлен не только доходами обеих семей. На родине отцу Гроссмана «процентная норма» препятствовала. А матери доступ в университет был вообще закрыт: для женщин даже не «иудейского вероисповедания» предусматривались лишь различные курсы.
Кстати, получить высшее образование за границей – в Германии, Швейцарии, Франции – было немногим дороже, чем на родине. Если, конечно, не выбирать элитарные учебные заведения. Но дети богатых купцов могли себе и это позволить.
Мунблит знал или догадывался, что вопрос о «социальном происхождении» отнюдь не прост, вот его и «обошел молчанием» в энциклопедической статье. Бочаров же нужными сведениями располагал, только начинать с них биографию автора романа, недавно считавшегося антисоветским, не стоило – в конце 1980-х годов. Предсказуемы были интерпретации «классовой чуждости» Гроссмана как причины негативного отношения к советскому режиму.
Американские литературоведы, понятно, не обращали внимания на подобного рода факторы. В их книге акцентируется: «Гроссман, соответственно, происходил из тонкой прослойки евреев, которые составляли меньшинство в меньшинстве. Большинство евреев в Российской империи было бедным и религиозным. Родители же Гроссмана таковыми не были. Их искушенный секуляризованный взгляд на мир изолировал и на самом деле отчуждал их от конфессиональной и этнической идентичности, упорно навешиваемой на них, подобно ярлыку, русскими царями и православной церковью»[46].
Гаррарды сделали этот вывод, основываясь главным образом на мемуарных свидетельствах. Но стоит отметить, что в Российской империи «секуляризованный взгляд на мир» еще не «отчуждал» еврея от «конфессиональной и этнической идентичности». О них напоминали и черта оседлости, и процентная норма, и погромы, и откровенно антисемитские публикации в периодике, и многое другое. Впрочем, это вопрос личного восприятия. Далее же исследователями сказано, что отец Гроссмана «происходил из рода бессарабских купцов».
Родился он, согласно Гаррардам, в 1870 году. Его жена – годом позже. Семья отца в Бердичеве «вела обширную торговлю зерном». Предки же по материнской линии, носившие фамилию Витис, переехали из Литвы в Одессу несколькими поколениями ранее.
Гаррарды, ссылаясь на мемуарные свидетельства, акцентируют постоянно, что семья была секуляризованной. Так, родители «не интересовались ни иудаизмом, ни какой бы то ни было другой религией. Они говорили и читали по-русски – не на идиш».
Вполне допустимо, что иудаизмом «не интересовались» родители Гроссмана и в семейном обиходе идиш был заменен языком русской культуры. Однако в условиях Российской империи не могли они порвать все связи с еврейской общиной. Хотя бы потому, что браки «лиц иудейского вероисповедания», а также рождение детей оформлялись исключительно церковно.
Кстати, отец писателя, каким бы ни был секуляризованным, не мог не знать и древнееврейский. Традицией предписывалось, чтобы мужчина умел читать Тору, за этим община следила, причем неимущим выделяла средства на обучение сыновей – с пяти-шести лет. Большинство посещало занятия в начальной еврейской религиозной школе – хедере. К детям из богатых семей преподаватель на дом приходил. Но учиться полагалось всем.