В 1524 году по Ливонии прокатились погромы католических храмов. Горожане громили интерьеры, разбивали украшения и церковную утварь. Защитить соборы получалось только радикальными мерами: так, староста ревельской церкви Святого Николая Генрих Буш спас ее от погромщиков тем, что залил все замки расплавленным свинцом, и никто не смог попасть внутрь. Апокалиптические настроения населения подогревали участившиеся случаи бегства из католических обителей монахов и монашек, причем последние, к ужасу набожных дворян, еще и выходили замуж!
В 1525 году из Ревеля с позором изгнали монахов-доминиканцев, погромы происходили в Дерпте, Вендене, Феллине, Пернове. В Дерпте особую популярность приобрели проповеди скорняка из Швабии Мельхиора Гофмана, который говорил о скором наступлении Страшного суда, ненужности церковной организации и праве любого человека, не обязательно священника, совершать церковные обряды в качестве священнослужителя. В Риге Иоганн Ломюллер призвал горожан свергнуть власть архиепископа и перейти под покровительство исключительно магистра. В Ревеле были отпечатаны привезенные из Германии копии «12-ти статей» для бунтующего немецкого крестьянства, которые теперь распространялись среди эстонских крестьян. Словом, Ливонию трясло.
Политика ордена против Реформации была в высшей степени противоречивой. На Вольмарском ландтаге 1525 года магистр заключил с епископами союз на шесть лет о взаимной охране земельных владений. Религиозный вопрос было решено законсервировать, ничего не предпринимать до специального церковного собора. Но практически одновременно, 21 сентября 1525 года, магистр Вальтер фон Плеттенберг выдал Риге грамоту о ее полной религиозной свободе. Рига охотно признала магистра своим единственным господином.
Следующий эпизод борьбы ордена и епископов до конца неясен. 22 декабря 1525 года был арестован архиепископ Блакенфельд. Его обвинили… в подготовке унии о воссоединении церквей с православной Московией, в заключении тайного союза с Василием III! Поводом, судя по всему, послужила действительная помощь Блакенфельда послам папы, которые в очередной раз везли к Василию III предложение католической унии. Однако магистр почему-то усмотрел в этих переговорах угрозу независимости Ливонии. Вольмарский ландтаг 1526 года Бланкенфельда оправдал, но при этом провел постановление, что отныне все ливонские епископы должны присягать на верность магистру как своему сеньору. Таким образом, рыцарство одержало победу над церковью. Правда, только одно поколение нобилей сумело ею воспользоваться.
Таким образом, пока рыцарство и церковь с увлечением выясняли отношения, эпицентр русско-ливонских контактов сосредоточился в городах, в сфере торговли. Здесь также были конфликты. Например, в 1525 году ивангородский наместник князь В. И. Оболенский писал в Ревель, что ивангородцам, новгородцам и псковичам чинятся немалые притеснения и обиды, им не дают подводы и погреба, сажают в темницы без суда, мешают торговым сделкам, грабят имущество, в том числе на море, по отношению к ним не выполняют договорных обязательств и даже самого посла, который привез в Ревель эту грамоту с претензиями, «лаяли и каменьем шибали».
В источниках есть очень колоритное описание ревельской тюрьмы: «…теснота, господине, такова — друг на друге лежим, а из задка, господине, идет, воняет, от неволи человеку ести, кое з голоду не хотят умереть. А свету, господине, также мало: одно, господине, окно, и то перебито в две ряд железом, а окно, господине, невелико, а хоромина, господине, посадники ново зделана, ино, господине, дух тяжел, ино с тоски нам пропасть»[257].
Но несмотря на перспективу понюхать «задок» (то есть отхожее место) ревельской тюрьмы, русские купцы упрямо ехали в Прибалтику. Равно как и ливонские — в Россию. Экономические интересы преодолевали все политические препоны. Содержание же межгосударственных договоренностей между русской и ливонской сторонами, в том числе по торговой части, оставалось неизменным много лет. Договоры перезаключались в 1521, 1531 и 1535 годах[258].
A. Л. Хорошкевич справедливо заметила, что, несмотря на все запреты и конъюнктуры, всегда существовала контрабандная международная торговля Прибалтики и России. Хотя, по ее мнению, после 1514 года из-за мероприятий центральной власти позиции Новгорода и Пскова в ливонской торговле существенно ослабли. Зато стала расти роль Ивангорода — в 1514 году местный наместник запретил новгородским и псковским купцам ездить в Ригу. Он рассчитывал, что Иван-город тогда станет перевалочным центром торговли с Ливонией. Однако новгородские и псковские купцы поехали напрямую в Ригу и Дерпт. Тогда наместник в 1515 году ограничил возможности торговцев Нарвы: теперь они могли покупать русские товары только в Ивангороде. Отныне новгородцы и псковичи не могли везти свои товары в Нарву, им приходилось проезжать в другие ливонские торговые центры[259]. Это привело к быстрому распространению русских купцов по всей Ливонии, в том числе и в малых городах. Они торговали везде, несмотря на серьезный риск для жизни — бывало, что негоциант с товаром бесследно исчезал на территории Ливонии. После 1535 года ливонцы пытались запретить сухопутные перемещения из Ивангорода в Ревель, что било по карману русских купцов (им приходилось нанимать ливонских корабельщиков) и вызывало их активные протесты.
257
Челобитная колыванским посадникам и ратманам [от] заключенных в колыванскую тюрьму новгородцев, священника и купцов, с жалобами на их несносное положение и с просьбою выпустить их на поруку, 1484–1504 гг. // Русская историческая библиотека. Т. 15. СПб., 1894. Стб. 78–79. № 40; 1525 г. Память посланца ивангородского наместника и воеводы князя Василия Ивановича Оболенского к колыванскому командору, посадникам и ратманам… // Там же. Стб. 29. № 17.
258
259