Крестьяне
Сельских жителей с XV века все чаще именуют просто: «крестьяне», то есть «христиане». Это были просто «люди», «христианские люди», та паства из простолюдинов, о которой для ее идентификации можно сказать только то, что она поклоняется Христу. Увы, русское крестьянство этого времени абсолютно безлико. Крестьяне не оставили после себя никаких текстов, по которым можно было бы восстановить мир их личностей — да и был ли он, этот мир?
Считается, что средневековье не знало личностей. Даже наоборот — для русского крестьянства эпохи Василия III вполне приложимы слова французского историка Ж. Ле Гоффа, сказанные им о средневековом европейском обществе. Он писал, что оно было едино и боролось со всем, что может покуситься на это единство. Индивид растворялся в общности, главной из которых и было осознание себя как «христиан», как части «христианского мира». Недаром гордыня, индивидуализм являлись самыми страшными грехами. Люди верили, что спасение может быть достигнуто лишь в группе и через группу, а самолюбие есть грех и погибель. Ни в летописях, ни в житиях, ни на иконах не изображались частные свойства человека. Были физические и социальные типы, но не индивиды. Личность, по выражению Ле Гоффа, погребалась под «грудой общих мест»[65].
Крестьяне на Руси были: черносошные, жившие на государственных землях и несшие повинности в пользу великого князя (тягло), и владельческие, сидевшие на землях феодала, платившие ему оброк и несшие барщину. Последние, в свою очередь, разделялись на светских и монастырских, старожильцев, новоприходцев, наймитов, закупов, половников, третников и т. д. В их отношении действовала норма Судебника 1497 года о Юрьевом дне. В определенное время года — за неделю до и неделю после 26 ноября, «Юрьева дня осеннего», — сельские жители могли перейти от одного хозяина к другому, заплатив своему былому господину компенсацию — пожилое. Платеж не был неподъемным: в самых критических случаях он примерно равнялся годовому доходу крестьянского хозяйства. За несколько лет его вполне можно было накопить и обрести свободу перемены мест. Ограничение перехода только в Юрьев день являлось мерой не столько закрепостительной, сколько упорядочивавшей время переходов. Оно приходилось на конец сельскохозяйственного года, то есть когда урожай убран, налоги уплачены и т. д. Это была мера, страховавшая владельца от того, что он посреди весны или лета не оказался бы без работников, вздумавших искать лучшей доли, не более того.
Крестьяне жили в различных типах поселений:
• села — 20–30 дворов, центр церковного прихода. Как правило, село было центром вотчины;
• слобода — поселение крестьян, призванных на льготных условиях из других земель;
• деревня — 3–5 дворов. Название происходит от слова «дерть» — целина. Деревни обычно возникали в результате перехода крестьян на новые земли. Деревень среди типов поселений было большинство. Важно подчеркнуть, что деревня представляла собой самодостаточный хозяйственно-жилой комплекс, воспринимаемый как таковой и визуально (дворы, стоящие вместе). От села и слободы деревня отличалась сугубо сельскохозяйственной направленностью (а те могли быть и ремесленными, и торговыми), а от починка — большим размером, большим хозяйственным ареалом и устойчивостью[66];
• починок — 1–3 двора. Термин возник от слова «почну» — начать. Это маленькое поселение на свежевозделанной земле;
• пустоши, селища, печища — запустевшие, брошенные поселения. Они различались по степени опустошенности. Земля пустошей еще вносилась в земельные переписи как пригодная для сельскохозяйственного использования, а печище считалось совсем погибшим — от него оставались только сгоревшие остовы печей.
66