Но проклятый Менгли-Гирей слушает, что в его ослиные уши нашептывает лисий язык турецкого султана. По его вине он, Мухаммед-Эмин, долго жил с урусами в мире и терпел высокоумничанье их посла. Но, слава аллаху, кровь великих предков заговорила в Мухаммед-Эмине. Его темники стоят под стенами Нижнего Новгорода с наказом разрушить город, дабы московский князь, идя на Казань, не знал за спиной опоры, а нижненовгородский посадник не смущал татарских данников — чувашей да мордву с марийцами.
С приближением русских гребных и парусных судов татарское войско, так и не овладев Нижним Новгородом, спешно удалилось от города. Воевода Вельский предложил дождаться конной рати воеводы Ростовского и только тогда наступать на Казань. Но князь Дмитрий, ссылаясь на волю брата, великого князя Василия, настоял на своем. Во второй половине мая русские полки высадились под Казанью.
В полутемных покоях великолепного ханского дворца, на дорогих коврах заморской работы, свернувши калачиком ноги, расселись полукрутом беки и мурзы, темники и муфтии. Неподвижны их лица, и взоры обращены на Мухаммеда. Он восседал, обложенный подушками. Речь его была тихой и плавной, как воды Волги-реки.
— О надежда моя, цвет Орды моей! Темники мои, Назиб и Абдула, воротились от Нижнего Новгорода и на хвостах своих коней привели урусов. Скажите, мои мудрые муфтии, верные беки и мурзы, не поклониться ли нам князю Василию, как кланялись князю Ивану? Не дать ли нам выкупом Москве и не послать ли нам в Московию заложниками наших детей?
— Великий хан, достойный хана Батыя, — заговорил седобородый муфтий, — разве у темников Назиба и Абдулы вместо сабель кнуты погонщиков верблюдов?
— О почтенный Девлет! Зачем язык твой изрыгает ругательства, — гневно прервал муфтия темник Омар. — Воины твои, хан, готовы биться с урусами.
— Якши, якши[8], — довольно произнес Мухаммед-Эмин, и рысьи глаза его сверкнули. — Ты, Омар, поведешь тумены на урусов! Ты заставишь князя Дмитрия показать нам его спину.
Сидевшие загудели одобрительно. Темник Омар склонил голову, спросил почтительно:
— Означает ли это, о великий хан, что темники Сагир и Назиб, Абдула и Берке с Узбеком подчиняются мне?
— Твои слова для них — мой приказ, темник Омар. Идите, и пусть вам поможет Аллах!
— Аллах, аллах! — вразнобой повторили все.
— Слушаюсь и повинуюсь, великий хан, — снова склонил голову Омар и поднялся.
Следом за ним встали остальные темники.
Ночь сбрасывала свой покров. Рассеивающийся сумрак открывал корабли на реке, белеющие паруса и берега, тихие, будто мертвые.
Отужинав холодным поросячьим боком, князь Дмитрий, слегка похудевший за долгие дни плавания, вглядывался в берег. Незаметно приблизился князь-воевода Вельский, старый, но еще крепкий, с суровым, взрытым оспой лицом, сказал:
— Весть имею, татарские темники Назиб и Абдула в Казань не ворочались.
Дмитрий зевнул, сказал, будто не расслышав:
— Утром высадимся и город осадим. — Поежился. — Озяб я что-то.
— Пущай Родивон Зиновеич огневым боем стрельницы разбивает, — сказал воевода. — Порохового зелья вдосталь. Одного опасаюсь, уж не замыслил ли Абдула с Назибом чего, не ударили б нам в спину. Куда они подались, как мыслишь, князь Дмитрий?
— Назиб с Абдулой как от Нижнего в бега кинулись, так и поныне хан их не сыщет, — рассмеялся Дмитрий. — Я того не опасаюсь, о чем ты, воевода Федор Иванович, сказываешь.
— Кабы так, к полудню приблизимся к городу да изготовимся. Ладьям же велим у пристани чалиться. Ордынцы хитры и ратники, особливо конные, искусные.
— Делай, как знаешь, Федор Иванович, — добродушно согласился Дмитрий, — а мне позволь прилечь.
— Передохни, князь Дмитрий. Коли нужда будет, разбужу.
Горячее солнце краем заглядывало под балдахин, припекло лицо, прогнало сон. Дмитрий открыл глаза, долго лежал, вслушивался. На берегу людской шум, гомон. От кораблей доносятся дружные вскрики:
— И-эх! И-эх!
«Наряд пушки снимает», — догадался Дмитрий и встал.
Отрок помог надеть панцирь, подал шлем и саблю.
По качающимся под ногами сходням князь перешел на берег. Воин подвел коня. Дмитрий долго не мог попасть ногой в стремя. Застоявшийся конь вертелся, грыз удила. Недовольный князь прикрикнул на воина: