- Ну, чего решим ? - спросил Василий Иванович.
- Второй пункт, - сказал Фурманов.
Всем остальным было все равно, и поэтому рано утром чапаевская дивизия пересекла монгольскую границу, коей являлся полупротухший и почти совсем засохший узенький ручей. В честь удачного форсирования ручья было выставлено еще ведро водки, а после его опорожнения еще два. Кончилось тем, что все жутко перепились и три дня и две ночи из зарослей каких-то низкорослых кустов раздавались звуки пролетарских песен и самозабвенного блевания. В таком виде чапаевскую дивизию и застал отряд удивленных монгольских пограничников. Рассуждать о незаконности ареста перепившиеся бойцы никак не могли, поэтому пограничники, не мудрствуя, собрали всех в несколько грузовиков и отвезли на заставу. Утром Василий Иванович проснулся с тяжелой головой в совершенно неизвестном месте, без сабли, сапог, штанов и что самое главное - без корреспондента Клаши и документов. На окне была толстенная решетка, в углу ворочался и рыгал кто-то очень знакомый. Василий Иванович, охая, слез с верхней полки нар на нижнюю и попытался нащупать пол. Попав ногой в лужу чего-то скользкого, он ругнулся и залез обратно. Попытавшись заснуть, он обнаружил, что спать ему не хочется совершенно. Василий Иванович посмотрел в угол, где кто-то ворочался, и позвал:
- Эй, мужик !
- Че ? - мужик перевернулся, и Василий Иванович с удовлетворением узнал в нем небритого и помятого Петьку.
- Петька, где я ?
- Там же, где и я, - резонно заявил Петька, пытаясь сесть и падая на пол.
- А где мы вообще ? - поинтересовался начдив.
- Вообще ? - Петька попытался поразмыслить и сказал: - Здеся !
Василий Иванович крякнул и понял, что разговор не клеится. Минут пять он поежился, а потом спросил:
- Ты чего-нибудь помнишь ?
- Помню, - твердо сказал Петька, почесав в затылке.
- Ну ?
- Помню, пили много...
- Ну, ну, дальше !
- А потом нехорошо стало - и вот...
- Понятно, - сказал Василий Иванович. - Хреново, Петька, что мы с тобой влипли-то так... Надо...
Чего надо было сделать, Василий Иванович сказать не успел, так как дверь с неимоверным скрежетом раскрылась, и в дверном проеме появилась монгольская делегация - офицер и два конвоира.
- Рот фронт, - сказал Василий Иванович, слезая с нар и застегивая гимнастерку, - Руссиш пролерариум, ура ВКП(б)!
- Русс бандит, - твердо произнес офицер. - Кай-кай.
- Чего ?
- Кай-кай. Харакири ! - офицер послюнявил палец и показал сначала на Василия Ивановича, а потом на небо.
- Чего говорит басурман ? - забеспокоился Петька.
- Стрелять нас, говорит, надо.
- Василий Иванович, - запричитал Петька, - скажи ему, что ты русский герой и друг пролетариата всех стран... Кокнут ведь...
- Я-то скажу, - пообещал Василий Иванович. - Но, кажись, эта рожа ни за что не поверит...
В дверях появился еще один офицер, больше похожий на жителя самого крайнего севера, чем на монгольца, и почти по-русски сказал:
- Начальника говорить, русская весь бандита. Будет вы тра-та-та-та-та.
- Врет начальник ! - заявил Петька. - Русские не бандиты, а пролетарии, борцы за народное счастье...
Судя по ожесточенной борьбе мысли, начертанной на физиономии переводчика, данная фраза должна была быть переведена очень нескоро. После перевода офицер, не говорящий по-русски, что-то сказал вышеописанному, так сказать, чукче, и тот заявил:
- Начальника говорить, его тоже пролетарий. Его хотеть русский партий в тюрьма. Он вы сам стрелять.
- Ну спасибо, удружил, - сказал Василий Иванович. - Только нам чего не хватало - под пули товарища по партии... Скажи твоему начальнику, сказал он более твердо, и произнес несколько слов, которые, судя по всему, на монгольский не переводились.
- Начальника говорить, сидеть здесь и не убегать. Завтра вы стрелять.
Ночью Петьке и Василию Ивановичу отчего-то не спалось. Они сидели перед окном и пели "Замучен в тяжелой неволе". Ближе к утру Петька достал из матраса штабные карты, и они сели играть в дурака. Затем начдив решил самоувековечиться и велел Петьке выбить на стенке надпись "Здесь были Вася и Петя. А чукчи ...". Петька взял ложку и принялся за работу. Неизвестно, как сложилась бы их судьба, если бы начдив не решил выбить эту надпись. На первой же букве стена основательно треснула, а после осуществления двух слов поехала вообще. Василий Иванович еле успел выскочить в образовавшееся в стене отверстие, Петька сделал тоже самое, и тюрьма мгновенно приняла вид дома, рухнувшего прямо перед сносом. Довольные арестанты, обнявшись, сидели в куче пыли. Из под обломков, матерясь, стали вылезать очень знакомые люди. Василий Иванович пригляделся и заметил корреспондента Клашу, застрявшую между кроватью и шкафом. Подбежав к ней, он отбросил шкаф, и утащил Клашу и соответствующую кровать в неизвестном направлении. Позже Клаша сообщила боевому начдиву, что монгольцы ее не обижали, делали ей хорошо и даже обещали устроить с ней большой Йыкыргын. Собравшиеся бойцы чапаевской дивизии обнаружили, что их осталось всего семь человек: Петька, Василий Иванович, Анка, корреспондент Клаша, Фурманов, дед Митрич и боевой солдат Кузя. Василий Иванович произнес пламенную речь, из которой следовало, что монгольцы и чукчи все поголовно козлы и уроды, что они недостойны звания советских пролетариев, и что Василий Иванович по воле судьбы уже успел состоять с ими всеми в интимных отношениях.
- Да здравствует мировая революция ! - закончил Василий Иванович речь, и, страстно обняв корреспондента Клашу, запустил руку ей под юбку. Тоже самое попытался сделать Петька с Анкой, но тут же схлопотал от нее крупного запоминающегося тумака. тумака.