Васька Ус, Черноярец и Фрол наливали чару за чарой, говорили здравицу за здравицей, начинали пляску за пляской, славили шумной славой Волгу.
Степан поднялся, выбрал дорогой кубок, наполнил вином и обратился к Волге:
— Эй, ты, Волга, прощай, наша матушка, наша любимица сердешная, прощай! Вдоль ты наделила нас славой, почестями, с головы до ног осыпала серебром, золотом да каменьями самоцветными, многоценными. Спасибо тебе от единого сердца всей понизовой вольницы, от пьяного друга Степана. На, возьми мою чару! Выпей до дна!
Степан бросил в Волгу золотой кубок.
И вслед прокричал:
— Отрада богатырская, слава кумачовая, прощай! Завтра, чуть свет, уйдем мы зимовать на свой теплый Дон, а весной ты, бурлацкая речонка, открой свои широкие ворота и пропусти нас в Москву напролом! В Москву-сарынь на кичку!
Гости тоже побросали свои чарки серебряные и на закуску плоды со стола.
Заиграл Степан персидскую, любимую Мейран, песню:
Мейран стала плясать вокруг кубков, сулеев и кувшинов.
Негры хлопали в ладоши.
После пляски принцесса, заплакав, убежала в свою палатку и позвала к себе Степана.
Васька Ус заменил атамана, Фрол с Черноярцем затянули хоровую:
Эту песню лихо подхватили соседние струги. Еще ярче запылали на берегу костры, еще глубже стали вонзаться золотые кинжалы в Волгу — отраженные огни.
Синезвездная ночь чуть стала бледнеть на востоке. За Волгой над росными лугами смутно повеяли опаловые туманы, сливаясь с фиолетовыми лентами дыма от костров.
В раскаленной тоске припала знойным телом к Степану Мейран.
Она не сводила с него бархатных глаз, будто жадно допивала до дна кубок своих последних минут.
Задыхаясь от грядущей неизбежности, она отрывисто шептала Степану:
— Пойми и сделай так. Прошу, повелитель, исполни. Скорей. Пока еще темно. Много вина выпила с тобой. Много счастья. Спасибо, родимый, единственный. Начало мое и конец мой. Песня из сада дней моих. Любовь неземная. Возьми. Подыми на своих сильных руках высоко. К небу. И брось в Волгу. Так хочу. Подари меня Волге. Мне не страшно. Нет. Я тебе буду петь. Слышишь. Буду петь о любви. Скорей. Звезды, что лежат на дне Волги, возьмут меня. Возьмут к себе звезды. Сделай так, повелитель, любимый мой. Волга унесет меня в Персию.
На вытянутых руках гордо вынес Степан из палатки полуобнаженную принцессу.
Вынес и стал с ней посреди палубы в круге пира.
Все смолкли, как перед чудом.
Принцесса змеино обвила голыми руками могучую шею Степана и несводно смотрела с огненной любовью-скорбью в небомудрые детские глаза возлюбленного.
Степан крикнул неграм:
— Жбра-маю-харра-оу!
Негры запели грустную, расставальную песню, медленно ударяя в ладоши:
Степан сквозь песню негров, будто сквозь сон, с кубком вина, поднесенным Васькой Усом, отрывно говорил:
— Пришел час разлучный, тяжкий, назначенный. Улетает от нас заморская лебедь-принцесса персидская. Догорает любовь моя безбрежная. Кончается песня любинная. Волга, Волга, и прими, и храни, и неси, неси бережно с любовью до берегов персидских. Приюти сердешный, последний завет мой. Как принял я, как хранил я, как любил я. Неси и передай там крыльям утренним, покою небесному, садам цветущим. А ты, принцесса, прости меня, удальца отпетого, прости и благослови на вечную тоску по тебе, возлюбленная, прости. Я исполняю мудрую волю твою. Прощай, красота. Прощай!
Степан поднял с полу свой алобархатный кафтан, завернул в него принцессу, связал узлом кафтанные рукава на ее груди, припал к устам долгим поцелуем, подошел к борту, шатаясь от мученских слез, и со всего размаху кинул принцессу в Волгу.
— Эхх-ма! Прощай счастье!
И не стало принцессы.
Степан впился осиротевшими глазами в синее место, куда упала принцесса. Слезы жгучим источником струились на грудь. Руки остались протянутыми.
Негры смолкли.
Все смолкли.
Смолк весь мир вокруг.
Степан будто вдруг очнулся. Взглянул на струг, на удальцов, на негров, взглянул на звезды, захватил голову руками и зарыдал; видно, не стерпел нестерпимой боли.
Васька Ус налил кубок вина, протянул его Степану:
— На, Степан, выпей за помин. Не тужи. Будем жить.
— Нет.
— Ой, да что ты, Степан.
— Нет.
— Опомнись.
— Не хочу.
И Степан, разом выпив до дна кубок, нежданно бросился в Волгу, вниз головой.
— Спасай!
— Держи!
— Бросай, веревки!
— Спасай!
— Ныряй!
За Степаном бросились в Волгу спасать и Васька Ус, и Фрол, и все друг за другом.
И когда спасли и вытащили Степана, негры запели веселую песню, заплясали, ударяя быстро в ладоши.
Степан крепко обнялся с друзьями за пьяным столом.
Много он пил вина, жадно запивал свое горе-тоску, много пел, заглушая сердце, много и слезно рыдал, вспоминая принцессу, и много смеялся, прославляя прощанье:
— Эй! За помин! Хорошая баба была!
Васька Ус ревел в песне, приплясывая с горя-радости:
Степан взметнулся, вскочил, за грудь схватился, будто сердце захотел вырвать, на предрассветную зарю устремился:
— А я заодно и другую любовь в Волге утоплю…
Ожидание Алёны
В Черкасске, в хате Степана приготовились, как к пасхальной заутрене, — ко встрече хозяина.
Все вымыли, вычистили, выбелили, полы устлали половиками, столы накрыли самобраными скатертями, стены увесили узорными полотенцами, перед иконами лампады зажгли, накурили душистыми травами.
Алёна, в малиновом сарафане, в синем повойнике, в сафьянных ботинках стояла у ворот.
Ждала.
Истомилось в тоске без берегов любинное сердце, изгрустились грустинные глаза по дальным дороженькам, изснились вспоминальные заветные сны о неразлюбной любви, искручинились кручины по ясному соколу — снежному лебедю, неустанному в ласках да песнях молодецких, истуманились туманы туманные, что горьким ожиданием заволокли все думы печали неземные, все радости безрадостные, излились слезы до дна сиротинные, перепелись песни бабьи — женские.
Нестерпимо жаркой любовью любила Степана Алёна, так любила, что будто и не любила, а горела в пламенной истоме, молилась, металась по ночам без сна, плакала призывно, убегала на высокие берега смотреть в даль, гадала, смеялась близкому свиданью, падала на ростани дорог, прислушивалась — не едет ли, ходила в церковь.
Ждала.
А за это малое время родилось великое.
Простым казаком уехал Степан померять силы свои на чужедальнем раздолье, испытать свое счастье богатырское, изведать походы великие, похвастать силами отчаянными, да удальством смелым, да головой бесшабашной, буйной.
Друг за другом катились эти долгие месяцы, как чудо за чудом разливались неслыханные, невиданные, негаданные чудеса на русской земле.