Non la conobbe il mondo mentre I'ebbe; / L'ho conosciuta io, e solo a pianger la rimasi (234). (Ее не знал мир, пока имел ее; / Я знал ее, а теперь мне осталось только оплакивать.)
Когда Василий Львович чертил на березе эти строки, вряд ли он мог предполагать, что и в его жизнь, как и в жизнь героя карамзинской повести, войдет девушка, не принадлежащая к дворянскому сословию, бывшая крепостная, которая изменит его судьбу.
3. Вольноотпущенная девка Аграфена. Развод
«1802 г. Августа 13, жена коллежского асессора Василия Пушкина Капитолина (рожденная Вышеславцева) подала прошение о расторжении брака ея с оным мужем за прелюбодейную его связь с вольноотпущенною девкою»[134].
Ну просто — гром среди ясного неба! Ведь казалось, ничто не предвещало такой житейской бури. И недавние исторические потрясения никоим образом не сказались на семейной жизни В. Л. Пушкина. Когда мартовской ночью 1801 года в Петербурге заговорщики убили Павла I, на следующий день в Северной столице раскупили всё шампанское и тотчас же надели запрещенные императором жилеты и круглые шляпы. Москва не отставала от Петербурга. Модник В. Л. Пушкин, который, заметим, всегда любил шампанское, не мог не радоваться открывшейся возможности щегольнуть в модных нарядах. Как вспоминал о нем Ф. Ф. Вигель, «Василий Львович мало заботился о политике, но после стихов мода была важнейшим для него делом»[135]. Впрочем, что знал он о дворцовом перевороте и что думал о нем, нам неизвестно. Конечно, «дней Александровых прекрасное начало» вселяло в сердца радужные надежды на лучшее будущее. Коронация Александра I в Москве стала чередой всевозможных празднеств и балов, и Василий Львович вместе с женой принимал в них участие. «Блестящее существование его в свете умножалось еще женитьбой на красавице Капитолине Михайловне», — писал Ф. Ф. Вигель.
Вигель познакомился с В. Л. Пушкиным летом 1801 года в подмосковном имении графа Ивана Петровича Салтыкова Марфино, которое славилось великолепным дворцово-парковым ансамблем, праздниками, спектаклями и концертами. В Марфине оркестры играли Моцарта и Гайдна, звучала роговая музыка, рассыпали разноцветные огни фейерверки. На сцене марфинских театров (их было два — один деревянный, в парке, другой — воздушный, в роще) ставились комедии Мариво и Бомарше, оперы Пиччинни и Дж. Паизиелло. В 1801 году Н. М. Карамзин написал комедию «Только для Марфина». В ней играли сам Николай Михайлович, В. Л. Пушкин, Ф. Ф. Вигель.
Филипп Филиппович нарисовал в своих записках портрет Василия Львовича:
«Сам он был весьма некрасив. Рыхлое, толстеющее туловище на жидких ногах, косое брюхо, кривой нос, лицо треугольником, рот и подбородок a'la Charles-Quint (как у Карла Пятого. — Н. М.), а более всего редеющие волосы не с большим в тридцать лет его старообразили. К тому же беззубие увлаживало разговор его, и друзья внимали ему хотя с удовольствием, но в некотором от него отдалении. Вообще дурнота его не имела ничего отвратительного, а была только забавна»[136].
Насколько достоверно это описание внешности В. Л. Пушкина? Вероятно, надо учесть всегдашнюю язвительность мемуариста, а также то обстоятельство, что он создавал свои мемуары спустя многие годы после первой встречи с В. Л. Пушкиным, и в созданном им портрете могли сказаться его позднейшие впечатления от общения с Василием Львовичем.
Ф. Ф. Вигелю нельзя отказать в наблюдательности. «Главным его недостатком, — пишет он о В. Л. Пушкине, — было удивительное его легковерие, проистекавшее, впрочем, от весьма похвальных свойств, добросердечия и доверчивости к людям; никакие беспрестанно повторяемые мистификации не могли его от сей слабости излечить»[137]. Что и говорить, психологическая характеристика нашего героя весьма достоверна.
И еще одна подробность, о которой сообщает Ф. Ф. Вигель: Василий Львович рассказывал ему, мальчишке, «разного рода неблагопристойности про любовные свои успехи», и он, Ф. Ф. Вигель, «начал смотреть на него как на шалунишку»[138].
Итак, в 1801 году мы видим стареющего, некрасивого, забавного мужа и молодую красавицу — жену; легковерного человека, доброта и доверчивость которого скорее всего распространяются и на его спутницу жизни; главу семейства, склонного к любовным шалостям, которые, впрочем, могли быть больше в разговорах, нежели на самом деле (тот, кто много говорит о любовных победах, часто выдает желаемое за действительное).