Ну что же, всё правильно: когда Василий Львович писал о том, что первый консул «говорит складно и вежлив», он не погрешил против истины, и физиономия первого консула действительно была приятна. Но если Василий Львович увидел в глазах Бонапарта огонь и ум, то немецкий путешественник, не спускавший с героя лорнет, главным образом интересовался цветом его глаз: какие они — зеленые или голубые? Заметив, что «взор его совершенно погас и не изъявляет ничего»[181], немецкий путешественник счел это следствием сильных страстей и проницательно заметил: «Консул имеет одну страсть, но сильнейшую и самую разрушительную: властолюбие и любочестие». Что же касается впечатления от госпожи Бонапарте, то оно общее — она «учтива и даже слишком ласкова для занимаемого ею места»[182].
«Через полчаса Госпожа Бонапарте и Консул, весьма учтиво поклонясь собранию, ушли назад во внутренния комнаты, а нас провели через великолепную галерею в большую залу, где начали подавать шоколад, кофе, вино, бисквиты, оржад и лимонад»[183].
Можно вообразить толчею в большой зале, где немецкий путешественник насчитал около шестидесяти дам, по крайней мере, сто иностранцев и французских чиновников. Он подходил к генералу Дюроку, «товарищу и любимцу Консула», среди присутствующих заметил министра Талейрана и княгиню Е. Ф. Долгорукую, «уже не красавицу, но весьма приятную и благородную видом»[184]. С Екатериной Федоровной Долгорукой, блиставшей некогда в Петербурге красотой и талантами, Василий Львович встречался в Париже.
Благодаря публикации в «Gazette rationale, ou le Moniteur universel» от 6 сентября 1803 года нам известно, когда В. Л. Пушкин был представлен Бонапарту, кто его представлял и кого еще представляли вместе с ним[185]. Это было 4 сентября 1803 года. Согласно протоколу, русских подданных первому консулу представлял Петр Яковлевич Убри, поверенный в делах России при полномочном министре А. И. Моркове. Среди тех, кто удостоился этой чести, оказались князь Петр Васильевич Лопухин, действительный тайный советник, сенатор, председатель Государственного совета, Николай Михайлович Бороздин, генерал-лейтенант, Александр Алексеевич Тучков 4-й, красавец с серыми глазами и вьющимися русыми волосами, полковник. Забавно, что во французской газете В. Л. Пушкин повышен в чине — назван ошибочно подполковником. В самом деле, не может же первый консул принимать какого-то отставного поручика!
Когда начался разъезд, то около двухсот карет подавали одну задругой. Наверное, и Василий Львович, как и немецкий путешественник, около часа ожидал своей кареты, наблюдая общий беспорядок, слушая крики лакеев, призывающих кучеров.
Мы берем на себя смелость утверждать, что это своеобразное театральное представление в Сен-Клу всё же меньше заинтересовало Василия Львовича, чем парижские театральные спектакли. «Вы знаете мою страсть к спектаклям, — писал он Н. М. Карамзину, — и можете вообразить, с каким удовольствием бываю в парижских!» (207). Путешественник-театрал видел на сиене знаменитого Франсуа-Жозефа Тальма, который блистал в трагедиях Корнеля, Расина, Вольтера, Шекспира. Более того, Василий Львович познакомился и коротко с ним сошелся. В бумагах П. А. Вяземского сохранилась остроумная записка Тальма В. Л. Пушкину (разумеется, по-французски):
«Не совершаю никакого преступления в субботу. В этот день моя совесть на просторе. Не буду иметь дела ни до Эвменид, ни до Фурий. Им угодно было дать мне сей отдых, чтобы я мог засвидетельствовать мое почтение княгине Долгорукой. И так до субботы, весь ваш Тальма»[186].
Великий актер был интересен для В. Л. Пушкина еще и тем, что он дружил с поэтами и драматургами Арно и Дюсисом, с которыми познакомился и московский поэт (в 1816 году он с чувством переведет популярное стихотворение Арно «Листок» под названием «Листочек»), Небезынтересно (наверное, более для нас, чем для Василия Львовича) и то, что Тальма был приятелем Бонапарта. Говорили, что, когда Бонапарта в зале Конвента за заслуги в подавлении роялистского мятежа произвели в дивизионные генералы, будущий император Франции предстал одетым в поношенный мундир и кожаные штаны Тальма[187]. Два великих актера — так называли их современники. Недаром Бонапарт брал у Тальма уроки декламации. Впрочем, и Василий Львович мог похвалиться тем, что учился декламации у Тальма. В доме мадам Рекамье русский путешественник познакомился со «славной актрисой Дюшеноа», которая «чрезмерно дурна лицом, но играет в трагедиях прекрасно» (207). В письме Н. М. Карамзину Василий Львович простодушно заметил: «Госпожа Рекамье мила, добра, но совсем не так хороша, как говорят об ней» (206–207). Позволим не согласиться с ним: Жюльетта Рекамье была не только мила и добра, она еще и ослепительно красива и чрезвычайно умна. Красоту ее донесли до нас полотна таких прославленных художников, как Давид, Жерар, Гро: безупречный овал лица, гибкая стройная шея, фигура богини. Не без некоторого кокетства она предпочитала белые одежды (белый цвет — символ чистоты). С Жюльеттой Рекамье дружила писательница Жермена де Сталь. В нее был влюблен, ей поклонялся Бенжамен Констан. В ее салоне, одном из самых блистательных политических салонов Парижа, будут гостями Шатобриан, Ламартин, Стендаль, Мериме, Бальзак. Наконец (вернемся в 1803 год) ее гость — Василий Львович Пушкин, которому она любезно предложила место в своей театральной ложе. По-видимому, замечательная женщина Франции запомнила своего московского гостя. Когда в 1825 году ее посетил А. И. Тургенев, он запишет в дневнике: «…говорили… много о поэте Пушкине, коего дядю Вас<илия> Льв<овича>, m-me Récamier знала…»[188]