Суд дал Кислицыну «10 лет изоляции в концентрационных лагерях»[53].
В 1957 году истории Каргополя, Соловков, Новгорода – из-за масштабности утрат памятников – выглядели очень красноречивым примером того, как делать не надо. Но «как надо» было очевидно далеко не всем – в том числе из-за многолетнего отсутствия «официально назначенного» музея (или музеев) – носителя экспертного знания в древнерусском искусстве.
В начале 1920-х годов сразу несколько музейных собраний могли претендовать на роль «главного советского иконописного собрания»: Исторический и Румянцевский музеи, Музей иконописи и живописи, Музей русской художественной старины в Москве и Русский музей в Петрограде[54]. Однако в итоге выбор – по постановлению Наркомпроса РСФСР «О музейной сети» 1924 года – пал на Исторический музей[55]. Эта специализация сохранялась за музеем несколько лет и её закономерным итогом стало формирование обширного собрания икон, сосредоточенного в Отделе религиозного быта. За несколько лет в ГИМ через Государственный музейный фонд было передано почти четыре тысячи икон – из закрытых храмов и церквей[56], банковских хранилищ, усадеб, антикварных магазинов и Государственного хранилища ценностей (Гохрана), расформированных музеев[57] и частных собраний[58]. В конце 1920-х годов значительное пополнение коллекции ГИМ – более 600 икон – произошло в результате ликвидации Государственного музейного фонда: все без исключения иконы музейного значения, отобранные комиссией, занимавшейся распределением икон Музейного фонда, поступили в Исторический музей.
В 1929 году – в рамках реализации резолюций I Всероссийского музейного съезда – в Историческом музее прошла структурная реорганизация: были сформированы новые подразделения – подразделение истории развития общественных форм и подразделение диалектической истории техники. Отдел религиозного быта, его коллекции и особенно его сотрудники никак не вписывались в эту новую схему. Сначала отдел был переименован и стал Отделом антирелигиозной пропаганды, а затем – расформирован. Коллекции сначала перераспределили внутри музея, позднее они были переданы за его пределы, а сотрудники – переведены или уволены[59]. Иконное собрание Исторического музея было развеяно по крупным и мелким музеям страны, частью продано через Мосторг, Торгсин и «Антиквариат». Сотни икон, не представлявших по мнению специалистов ценности, были уничтожены – ими топили печи[60]. Восемьсот четыре иконы были переданы в Третьяковскую галерею.
В начале XX века собрание икон Третьяковской галереи насчитывало всего 62 произведения[61]. По сравнению с коллекциями современников частное собрание икон Павла Третьякова было незначительным: в то время коллекция Николая Лихачева насчитывала около 1500, коллекция Егора Егорова – около 1300, Николая Постникова – около тысячи икон, в собраниях Ильи Остроухова и Алексея Морозова было по несколько сотен икон в каждой. Став государственным музеем, Третьяковская галерея, согласно уже упоминавшемуся постановлению 1924 года «О музейной сети», получила профиль по светской русской живописи XVIII–XIX столетий и в 1926 году исторически существовавшая экспозиция древнерусской живописи была в галерее закрыта. В феврале 1929 года директор галереи Михаил Кристи обращался в Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями (Главнауку)[62] за разрешением создать отдел древнерусского искусства и пополнять его за счет изъятия икон из других музеев, но это ходатайство осталось без ответа.
Ситуация изменилась в июле 1929 года после смерти Ильи Остроухова: его обширное собрание было экстренно размещено в хранилищах Третьяковской галереи и в августе 1929 года Наркомпросу пришлось вновь вернуться к идее создания в ней древнерусского отдела. Собственно, Остроуховское собрание, славившееся шедеврами новгородских и северных мастеров XV–XVI веков, стало самым первым пополнением нового отдела. За ним последовала передача произведений древнерусского искусства из центральных и провинциальных музеев и реставрационных мастерских, а в мае-октябре 1930 года – из расформированного Отдела религиозного быта Исторического музея. Массовое закрытие и снос храмов советским государством также были источником пополнения иконного собрания Третьяковской галереи: либо сами сотрудники вывозили вещи из подлежавших ликвидации церквей, либо иконы поступали через музейный фонд Московского отдела народного образования (МОНО) Наркомпроса РСФСР. К середине 1930-х годов в Отделе древнерусского искусства Третьяковской галереи хранилось уже почти три тысячи икон[63].
53
Несмотря на то, что статья, по которой был осужден Кислицын, не предусматривала досрочного освобождения, в его биографии отмечается, что он был участником войны. «После войны, с сентября 1945 года, Иван Андреевич Кислицын поселился в небольшом городке Приозерске Ленинградской области. За высокими должностями не гнался. Работал техником в военном санатории. В 1954 году вышел на пенсию. Но не смог спокойно отдыхать. Праздная жизнь чужда натуре большевика… Есть у Ивана Андреевича одна должность, самая, пожалуй, главная должность на земле – быть всегда и во всем чутким, отзывчивым человеком». См. подробнее: На крутом пороге. С. 53–54.
54
Осокина Е. А. Небесная голубизна ангельских одежд. Судьба произведений древнерусской живописи, 1920–1930-е годы М.: Новое литературное обозрение, 2020. С. 32
55
Елена Осокина указывает, что в выборе Исторического музея в качестве основного иконного музейного хранилища страны, возможно, сыграло роль то, что он к тому времени уже имел многотысячную коллекцию религиозных древностей, подаренную купцом Петром Ивановичем Щукиным, а его директором был Николай Михайлович Щекотов, стоявший у истоков изучения русской иконы. Кроме того, созданный в начале 1920‐х годов Отдел религиозного быта Исторического музея возглавлял Александр Иванович Анисимов – один из самых энергичных членов Комиссии по сохранению и раскрытию памятников древней живописи (1918–1924); В 1924 году Комиссия была преобразована в Центральные государственные реставрационные мастерские, которые в 1934 после волны репрессий против сотрудников были ликвидированы как рассадник религиозных настроений. Подробнее см.: Осокина Е. Указ. соч.
56
А также иконы из домовых церквей Басманной, Яузской и Шереметьевской больниц, Богоявленского, Высоко-Петровского, Донского, Перервинского, Гуслицкого, Чудова, Вознесенского монастырей.
57
Например, из Музея русской художественной старины, Румянцевского музея, музея Строгановского училища, Пролетарских музеев Москвы.
58
В музейную коллекцию были включены иконы собраний Бахрушина, Бобринского, Брокара, Гучкова, Жиро, Соллогуба, Харитоненко, Шибанова, Ширинского-Шихматова, Егорова См.: Хотеенкова И. А. К истории отдела древнерусской живописи Государственного Исторического музея // Искусство христианского мира. Сб. статей. Вып. 9. М.: Изд-во ПСТБИ, 2005. С. 404–413.
59
Об А. И. Анисимове подробнее см.: Кызласова И. Л. Александр Иванович Анисимов (1877–1937). М.: Изд-во Моск. гос. горн. ун-та, 2000.
60
Очевидно, деятельность «красного директора» Ивана Кислицына в Новгороде отражала тренд. По сути, его преступление было в том, что печь он топил не теми иконами.
61
В 1905 году оно было описано академиком Николаем Петровичем Лихачевым. См.: Лихачев Н. П. Краткое описание икон собрания П. М. Третьякова. М., 1905. Николай Петрович Лихачев (1862–1936) – русский советский историк, археограф, историк искусства, академик, коллекционер. Гладышева Е. В. Основные направления деятельности отдела древнерусского искусства Третьяковской галереи в 1930‐е годы // История собирания, хранения и реставрации памятников древнерусского искусства: Сб. статей по материалам науч. конф., 25–28 мая 2010 года / Отв. ред. Л. В. Нерсесян. М., 2012. С. 496.
62
Главнаука (Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями) – государственный орган координации научных исследований и пропаганды науки и культуры в РСФСР в 1921–1930 годах.
63
Буренкова Е. В. Из истории комплектования фондов древнерусского искусства Третьяковской галереи// Третьяковские чтения. 2014: Материалы отчётной научной конференции. ГТГ, 2015.