Купец и не подал вида, как его поразил облик его должника. Как ни в чем не бывало пригласил он его к столу, придвинул чашку чая и угощенье.
— О деле потом, любезный Василий Степанович, — сказал он, внимательно изучая взглядом посетителя.
Но Пятов отодвинул от себя чашку и глухо сказал:
— Все кончено, Афанасий Ильич, разорился я вконец. Английский заводчик украл мое изобретение, и я вынужден был отказаться от аренды завода. Казни меня или милуй, воля твоя. Но долга своего я сейчас вернуть не могу.
Маленькие, заплывшие глазки купца злобно вспыхнули. Он тяжело задышал и, нагнувшись к столу, прогудел:
— А что мне с твоей казни деньги прибудут? По этапу отправить я тебя всегда успею. Лучше возвращай мои денежки, слышишь? Да со всеми процентами. Ежели не так, то в тюрьме сгною, всю семью по миру пущу, никого не пощажу. Давай деньги!
Купец вылез из-за стола, горой надвинулся на должника и, вцепившись в его рубаху, рванул к себе. Пятов поднял голову и увидел совсем близко потное, искаженное бешенством лицо купца.
— Давай деньги, супостат, — хрипло прошипел он. — Откуда хочешь бери, хоть убей кого, понял?
Василий Степанович с силой оттолкнул его от себя и, поднявшись со стула, медленно, чтобы не дать прорваться клокотавшей в нем ярости, проговорил:
— Деньги я тебе верну все до единой копейки, но с рассрочкой в семь-восемь лет. Я снова поступлю управляющим на завод. Дай только рассрочку, а то меня погубишь и деньги свои не вернешь.
Купец, отдуваясь, минуту молча вытирал шею цветным платком, затем со злостью прохрипел:
— Было у тебя из тридцати процентов, будет из шестидесяти. Вот тебе мои условия.
Пятов почувствовал, как тяжело закружилась голова и застучало в висках. Но он взял себя в руки и, стараясь сдержать гнев, проговорил:
— Ничего в тебе от человека не осталось, Афанасий Ильич, последнюю совесть потерял. Смотри, брат, как бы тут у тебя просчет не вышел. Ведь ты меня знаешь, снова на ноги встану, и опасного врага ты себе наживешь.
Купец, сощурив глаза, пристально посмотрел в суровое, побледневшее лицо Пятова и сказал:
— Вижу, не упал ты духом от своих неудач, Василий Степанович. Хвалю. И впрямь, пожалуй, ссориться-то с тобой расчета нет. Ну, ладно, друг любезный, оставим за тобой тот же процент. А насчет совести, это ты зря. Я вот церковь в Москве строю, и совесть у меня теперь, как у младенца, чистая…
Возвращаясь домой, Пятов зашел в департамент торговли и мануфактур на Мойке. Пришлось долго ждать, пока чиновник занялся, наконец, его делом.
— Прошение привилегии на систему газосварочной печи и катальной машины для выделки корабельной брони? — устало переспросил он и добавил: — Обождите, сударь, сейчас наведу справку.
Время тянулось томительно долго. Пятов уже жалел, что зашел сюда, и был уверен, что никакой привилегии не получит. Между тем, он чувствовал страшную слабость во всем теле, голова горела и хотелось лечь и не двигаться. «Господи, только бы не захворать, — подумал он.— Что я тут один делать буду? А Варя моя…»
В этот момент появился чиновник с огромной папкой.
— Господин Пятов, Василий Степанович? — спросил он, усаживаясь к столу и начиная разбираться в принесенных бумагах. — Одну минутку… Так… Вот она, голубушка, вас дожидается. Извольте расписаться в получении.
Он встал и положил на барьер большую раскрытую книгу в темном переплете, отметив ногтем место, где следовало расписаться.
Пятов не верил своим глазам. У него в руках была по всем правилам оформленная привилегия на его изобретение.
Но что ему теперь с ней делать? Ведь все равно никому теперь ничего не докажешь и ничего не вернешь. Все кончено! Господи, лучше бы не было у него этой бумаги, каждая буква которой отзывается в душе острой неутихающей болью и напоминает о страшной несправедливости и подлости. Зачем ему она? Но Пятов машинально взял протянутый чиновником большой, украшенный гербом лист с огромной печатью и чьими-то замысловатыми подписями. Уже направляясь к двери, он услышал, как чиновник сказал:
— В первой книжке нашего журнала «Промышленность» за будущий год, господин Пятов, будут опубликованы к сведению деловых кругов чертеж и описание вашей машины.
В ответ Пятов лишь горько усмехнулся.
— По милости морского министерства, господин коллежский асессор, — сказал он, — моя машина уже успела получить слишком большую известность.
Василий Степанович вышел на улицу и почувствовал, что его оставляют последние силы. Пришлось взять извозчика…
Всю ночь Пятов метался в жару. Рано утром он услышал знакомый голос: