— Не узнаешь, Василий Степанович?
Больной несколько секунд внимательно всматривался в гостя. Вдруг слабый румянец разлился по его измученному лицу и в глазах засветилась радость.
— Никита, — слабо проговорил он, — ты?
— Я самый, Василий Степанович, — обрадовался Колесников. — Еле разыскал тебя… Вот, поесть кое-чего принес. Хозяин сегодня отослал на завод Хрулева, а денька через два я тоже обратно поеду, так и тебя домой отвезу. А пока, если разрешишь, у тебя ночевать останусь, — и добавил с грустью: — Плох ты больно, Василий Степанович. Ухаживать за тобой буду….
***В этом году Финский залив долго не покрывался льдом, и в ноябре пароходы все еще ходили от городской пристани в Кронштадт. Сокольский, как только расстался с Пятовым, кликнул извозчика.
— Гони на пристань да побыстрее, — приказал он, вскакивая в пролетку.
Уже начинало смеркаться, когда с палубы парохода стала видна темная громада Кронштадта.
Сбежав по мокрым, качающимся сходням, Сокольский поспешил на малый кронштадтский рейд, где стояли, разоружившись после летнего крейсерства в Балтике, мониторы. Адмирал Бутаков должен был, по его расчетам, находиться сейчас на флагмане.
Все, что делал Сокольский после разговора с Пятовым, он делал почти машинально. Взволнованный, растерянный, он снова и снова припоминал подробности этого разговора… Морской ученый комитет послал такое важное изобретение на отзыв иностранцам. Что это? Глупость? Сокольский вспомнил адмирала Матюшкина и подумал: «Наверно, глупость». Но тут он сейчас же подумал о поручике Русиловиче, который так много сделал, чтобы провалить изобретение Пятова, и решил: «Предательство!» Однако Русилович сам потом потерпел поражение, его проект отвергли в пользу Броуна. Как же все это понять? И тут Сокольский вдруг вспомнил намерение генерал-адмирала обсудить с англичанами изобретение Пятова и то, что он фактически санкционировал теперь кражу Броуна. «Глупость или пре…» В первый момент он не решился признаться в этом даже самому себе. Глава русского военного флота, брат императора… Так как же генерал-адмирал мог допустить это? И впервые в голове молодого офицера зародилось сомнение… «Нет, — говорил он себе, — этого не может быть!» — «Но это уже есть,— протестовал внутри него какой-то новый, .незнакомый ему голос, — и это требует объяснений!» Но кто их даст, кто объяснит, как все это могло случиться? Ведь погубить такого человека, как Пятов, — преступление, отдать иностранцам его изобретение — преступление еще большее. И все это сделано с ведома, нет, даже по приказу генерал- адмирала! Молодой офицер чувствовал, как рушится в нем былая вера в этого человека, как место восторженного преклонения перед главой русского флота заступает глухое негодование…
Сокольский почти бежал вдоль стенки малого кронштадтского рейда мимо пришвартованных кораблей, торопясь к стоявшим у Купеческих ворот, близ входа в военную гавань, мониторам. Неожиданно он столкнулся с матросом, в котором узнал вестового адмирала Бутакова.
— Рябов! — окликнул он. — Скажи-ка, братец, где его превосходительство?
— Так что, изволят быть у себя на квартире, ваше благородие, — ответил матрос, вытянувшись перед офицером.
— Ты туда идешь?
— Так точно, ваше благородие.
— Вместе пойдем. Мне надо видеть адмирала.
И оба, свернув в сторону, скоро углубились в лабиринт кривых и узких кронштадтских улиц. Но вот и дом, где живет Бутаков. Поднявшись на второй этаж, Сокольский попросил вестового доложить о нем адмиралу и через минуту уже входил в его кабинет.
— Согласно вашему приказу прибыл в отряд ровно в шесть часов вечера, Григорий Иванович, — четко доложил он.
Адмирал легко поднялся с кресла и, подойдя к молодому офицеру, приветливо пожал ему руку.
— Спасибо за точность, Сергей Петрович, вы образцовый офицер.
При этих словах Сокольский не мог скрыть охватившей его радости: похвала Бутакова ценилась в отряде выше всяких наград.
— Не угодно ли отобедать сегодня у меня? — продолжал адмирал. Затем, пристально посмотрев на Сокольского, спросил. — Вы чем-то встревожены?
— Я только что узнал о большом несчастье, случившемся с одним моим знакомым.
— С кем же это?
— Да вы его, верно, и не знаете. Это очень талантливый человек, некий Пятов. Он…
— Пятов? Василий Степанович?
— Да, Пятов, — повторил озадаченный Сокольский,— так вы его знаете?
— Знаю, знаю. Но какое же несчастье случилось с ним?
Они все еще стояли посреди кабинета, оба взволнованные и немного удивленные той одинаковой тревогой, которую вызвала в них участь этого человека.