Говорят, со Сростками у Шукшина что-то не срослось: он-то к своей «малой Родине» тянулся, а вот она к нему — не очень. Сростчане его не особо любили (хотя фильмы его смотреть ходили охотно). Вроде, это было не столько из зависти, сколько из-за того, что Макарыч в свои наезды с целью припадания к истокам слишком уж интенсивно макал перо в правду: всё подслушивал-подсматривал сюжетики, чёрточки и выражения разные, чтобы потом делать на них деньги.
Некоторые заявляют, что не совсем любовь односельчан к Шукшину имела место больше из-за того, что его отец был репрессированным «врагом народа». Так вот, это вряд ли: не настолько колхозное крестьянство было умственно недоразвитым, чтобы не разбираться, кого и за что репрессировали в его деревне.
Полагаю, сельская общественность частью завидовала деньгам Шукшина, частью испытывала неприязнь к нему как к выскочке, частью не прощала ему того, как он поступил с законной супругой (по сути нагадил и смылся, существенно подпортил жизнь невинному человеку). Потом есть ведь некоторый антагонизм между образованными и необразованными, городскими и деревенскими.
С Владимиром Высоцким Василий Шукшин, оказывается, не дружил, хотя и мог бы. Высоцковед Марк Цыбульский пишет про это так:
«Об участии Высоцкого в последующих фильмах Шукшина речь также не заходила. Почему? Видимо, по причине неприятия Шукшиным того, что делал в кино Высоцкий. Хорошо ведь известно, как старались помочь друг другу приятели с Большого Каретного. Скажем, Л. Кочарян попросил режиссёра Э. Кеосаяна снять Высоцкого в фильме „Стряпуха“. Высоцкий, в свою очередь, предложил Кочаряну снимать в картине „Один шанс из тысячи“ их общего друга О. Халимонова. К тому же, в 1960-е годы у Высоцкого, обременённого двумя детьми и неработающей женой, с деньгами было, мягко говоря, напряжённо. Тогда он взялся бы за любую роль, даже не заглядывая в сценарий (и брался — жизнь заставляла). От Шукшина, однако, предложений не последовало, что вряд ли свидетельствует о близкой дружбе, да и о признании Шукшиным дарования Высоцкого-актёра.»
«Л. Абрамова заметила однажды в интервью: „Сейчас все склонны несколько переоценивать Володину дружбу с Андреем Тарковским и Василием Шукшиным… Хотя и Тарковский, и Шукшин очень хорошо к нему относились, — что тут говорить, — но близости и простоты отношений у них не было. И не был Володя им необходим как актёр“.»
«Известно лишь одно высказывание Шукшина об актёрской работе Высоцкого. Как вспоминает Л. Федосеева-Шукшина, „я помню такую фразу Василия Макаровича, когда он после премьеры „Гамлета“ пришёл домой. Я спросила: „Как спектакль?“ Он ответил: „Гамлет с Плющихи“.“ После такой оценки делается понятным, почему не снимал Шукшин Высоцкого.»
Получается, Высоцкий к Шукшину тянулся всей душою, а Шукшин к Высоцкому — не очень. Причина такой асимметрии состояла, по-видимому, в том, что Высоцкий мог усилиться Шукшиным, а Шукшин Высоцким — нет. Шукшин был на 9 лет старше Высоцкого и уже добился известности. Высоцкий мог вырасти в конкурента Шукшину, потому что претендовал на такой же харизматический образ бесшабашной личности из народа, бросающей вызов не вполне определённому чему-то там. Схожего у Шукшина и Высоцкого было много: оба эпатировали выверенной прямолинейностью (за не вполне выверенную тогда всё ещё сажали), оба играли в кино по большей части самих себя, оба идейно подпитывались в одной и той же компании, оба эстетически обслуживали один и тот же контингент читателей-слушателей-зрителей: не вполне лояльный, куряще-пьющий и склонный к загулам. А ещё можно предположить, что Шукшину было неприятно в Высоцком еврейство оного.
Произведение Василия Шукшина «До третьих петухов». Типа сатирическая сказочка. Вообще говоря, вещь для него не характерная: то ли сбой, то ли прорыв. Я полагаю, что прорыв — того, что пряталось за всякими культурными наслоениями. Такая вещь (с явными признаками талантливости, да) вполне могла бы выйти из-под пера дегенерата Даниила Хармса.
Завязка сюжета сказочки:
«Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. (…)
— Позвольте? — это спрашивала Бедная Лиза.
— Давай, Лиза, — сказал Лысый.