— Нет, Фрументий Лукич, посидите!
— Однако, господа!..
Приход лакея с бутылкой и стаканчиками не дал Перновскому докончить. Он успел только надеть свой белый картуз на потную голову.
— Вот так! — крикнул капитан, когда р/озлил пенистое вино. — Вспомните студенческие годы!
— Да я совсем не желаю пить!
Обтянутые щеки Перновского бледнели. В глазах вспыхивал злобный огонек.
— Желаете или нет, а пейте!
— За ваше драгоценное!
Теркин прикоснулся своим стаканом к стакану
Перновского. стр.77
Они не готовились пробирать «искариота», заранее не обдумывали этой сцены. Все вышло само собою, резче, с б/ольшим школьничеством, чем бы желал Теркин. Он отдавался настроению, а капитан переживал с ним ту же потребность отместки за все свои мытарства.
Теркин еще ближе пододвинулся к Перновскому.
— Вы нам лучше вот что скажите, Фрументий Лукич: неужели в вас до сих пор сидит все тот же человек, как и пятнадцать лет тому назад? Мир Божий ширится кругом. Всем надо жить и давать жить другим…
— Не знаю-с! — перебил Перновский. — И не желаю, господин Теркин, отвечать вам на такие… ни с чем не сообразные слова. Надо бы иному разночинцу проживать до сего дня в местах не столь отдаленных за всякое озорство, а он еще похваляется своим закоренелым…
— Эге! — перебил капитан. — Вы, дяденька, кажется, серчать изволите!.. Это непорядок!
— Оставьте, Андрей Фомич! Дайте мне отозваться на этот спич.
Теркин взял повыше плеча руку Перновского.
— Вам, коли судьба со мною столкнула, надо бы потише быть! Не одну свою обиду я на вас вымещаю, вместе вот с капитаном, а обиду многих горюнов. Вот чт/о вам надо было напомнить. А теперь можете проследовать в свою каюту!
Лицо Теркина делалось все нервнее и голос глуше. Перновский хотел было что-то крикнуть, но звук остановился у него в горле. Он вскочил стремительно, захватил свою шинель и выбежал вон.
XX
В тесной каюте, с одним местом для спанья, в темноте, лежал Перновский с небольшим час после сцены в общей каюте.
Его поводило. Он лежал навзничь, голова закатывалась назад по дорожной подушке. Камлотовая шинель валялась в ногах.
Рядом на доске, служившей столом, под круглым оконцем, что-то блестело.
Это был большой графин с водкой. Он приказал подать его из буфета второго класса вскоре после того, как спустился к себе. стр.78
Ему случалось пить редко, особенно в последнее время, но раза два в год он запирался у себя в квартире, сказывался больным. Иногда пил только по ночам неделю-другую, — утром уходил на службу, — и в эти периоды особенно ехидствовал.
И теперь он не воздержался. Не спроси он водки, его бы хватил удар.
— Мерзавцы! — глухо раздалось в каюте под шум колес и брызг, долетавших в окна. — Мерзавцы!
Другого слова у него не выходило. Правая рука протянулась к графину. Он налил полную рюмку, ничего не розлил на стол и, приподнявшись немного на постели, проглотил и сплюнул.
С каждыми десятью минутами, вместе с усиленным биением вен на висках, росла в нем ярость, бессильная и удушающая.
Что мог он сделать с этими «мерзавцами»? Пока он на пароходе, он — в подчинении капитану. Не пойдет же он жаловаться пассажирам! Кому? Купчишкам или мужичью? Они его же на смех поднимут. Да и на что жаловаться?.. Свидетелей не было того, как и что этот «наглец» Теркин стал говорить ему — ему, Фрументию Перновскому!
Оба они издевались над ним самым нахальным манером. Оставайся те пассажиры, что пили пиво за другим столом, и дай он раньше, еще при них
"достодолжный" отпор обоим наглецам, и Теркин, и разбойник капитан рассказали бы его историю, наверно, наверно!
А теперь терпи, лежи, кусай от злости губы или угол кожаной подушки! Если желаешь, можешь раньше высадиться на привал, теряй стоимость проезда.
Как он ни был расчетлив, но начинал склоняться к решению: на рассвете покинуть этот проклятый пароход.
Но ведь это будет позорное бегство! Значит, он проглотил за "здорово живешь" такой ряд оскорблений? И от кого? От мужика, от подкидыша! От пароходного капитана, из бывших ссыльных, — ему говорил один пассажир, какое прошедшее у Кузьмичева.
"Что делать, что делать?" — мучительно допытывался он у себя самого, и рука его каждые пять минут искала графина и рюмки, наливала и опрокидывала в разгоряченное и жаждущее горло.
Графин был опорожнен. В голове зашумело; в темноте каюты предметы стали выделяться яснее и получать стр.79 странные очертания, и как будто края всех этих предметов с красным отливом.