То была печаль большая,Как брели мы на восток.Шли худые, шли босыеВ неизвестные края.Что там, где она, Россия,По какой рубеж своя!
Шли, однако. Шел и я…
Я дорогою постылойПробирался не один.Человек нас десять было,Был у нас и командир.
Из бойцов. Мужчина дельный,Местность эту знал вокруг.Я ж, как более идейный,Был там как бы политрук.
Шли бойцы за нами следом,Покидая пленный край.Я одну политбеседуПовторял:– Не унывай.Не зарвемся, так прорвемся,Будем живы – не помрем.Срок придет, назад вернемся,Что отдали – все вернем.
Самого б меня спросили,Ровно столько знал и я,Что там, где она, Россия,По какой рубеж своя?
Командир шагал угрюмо,Тоже, исподволь смотрю,Что-то он все думал, думал…– Брось ты думать, – говорю.
Говорю ему душевно.Он в ответ и молвит вдруг:– По пути моя деревня.Как ты мыслишь, политрук?
Что ответить? Как я мыслю?Вижу, парень прячет взгляд,Сам поник, усы обвисли.Ну, а чем он виноват,Что деревня по дороге,Что душа заныла в нем?Тут какой бы ни был строгий,А сказал бы ты: «Зайдем…»
Встрепенулся ясный сокол,Бросил думать, начал петь.Впереди идет далеко,Оторвался – не поспеть.А пришли туда мы поздно,И задами, коноплей,Осторожный и серьезный,Вел он всех к себе домой.
Вот как было с нашим братом,Что попал домой с войны:Заходи в родную хату,Пробираясь вдоль стены.
Знай вперед, что толку малоОт родимого угла,Что война и тут ступала,Впереди тебя прошла,Что тебе своей побывкойНе порадовать жену:Забежал, поспал урывком,Догоняй опять войну…
Вот хозяин сел, разулся,Руку правую – на стол,Будто с мельницы вернулся,С поля к ужину пришел.Будто так, а все иначе…– Ну, жена, топи-ка печь,Всем довольствием горячимМне команду обеспечь.
Дети спят. Жена хлопочет,В горький, грустный праздник свой,Как ни мало этой ночи,А и та – не ей одной.
Расторопными рукамиЖарит, варит поскорей,Полотенца с петухамиДостает, как для гостей.
Напоила, накормила,Уложила на покой,Да с такой заботой милой,С доброй ласкою такой,Словно мы иной пороюЗавернули в этот дом,Словно были мы герои,И не малые притом.
Сам хозяин, старший воин,Что сидел среди гостей,Вряд ли был когда доволенТак хозяйкою своей.
Вряд ли всей она ухваткойХоть когда-нибудь была,Как при этой встрече краткой,Так родна и так мила.
И болел он, парень честный,Понимал, отец семьи,На кого в плену безвестномПокидал жену с детьми…
Кончив сборы, разговоры,Улеглись бойцы в дому.Лег хозяин. Но не скороПодошла она к нему.Тихо звякала посудой,Что-то шила при огне.А хозяин ждет оттуда,Из угла.Неловко мне.Все товарищи уснули,А меня не гнет ко сну.Дай-ка лучше в караулеНа крылечке прикорну.
Взял шинель да, по присловью,Смастерил себе постель,Что под низ, и в изголовье,И наверх, – и все – шинель.
Эх, суконная, казенная,Военная шинель, —У костра в лесу прожженная,Отменная шинель.
Знаменитая, пробитаяВ бою огнем врагаДа своей рукой зашитая, —Кому не дорога!
Упадешь ли, как подкошенный,Пораненный наш брат,На шинели той поношеннойСнесут тебя в санбат.
А убьют – так тело мертвоеТвое с другими в рядТой шинелкою потертоюУкроют – спи, солдат!
Спи, солдат, при жизни краткойНи в дороге, ни в домуНе пришлось поспать порядкомНи с женой, ни одному…
На крыльцо хозяин вышел.Той мне ночи не забыть.– Ты чего?– А я дровишекДля хозяйки нарубить.
Вот не спится человеку,Словно дома – на войне.Зашагал на дровосеку,Рубит хворост при луне.
Тюк да тюк. До света рубит.Коротка солдату ночь.Знать, жену жалеет, любит,Да не знает, чем помочь.Рубит, рубит. На рассветеПокидает дом боец.
А под свет проснулись дети,Поглядят – пришел отец,Поглядят – бойцы чужие,Ружья разные, ремни.И ребята, как большие,Словно поняли они.
И заплакали ребята.И подумать было тут:Может, нынче в эту хатуНемцы с ружьями войдут…
И доныне плач тот детскийВ ранний час лихого дняС той немецкой, с той зарецкойСтороны зовет меня.