Однажды на своей скамейке он увидел девочку. Девочка сидела молча, и лицо у неё было грустное.
— Что ж ты не играешь вместе со всеми? — спросил художник.
— А я новенькая, — ответила девочка, — я никого не знаю в их группе.
Она сказала так и уже собралась плакать.
Алексей Фёдорович нарисовал ей быстро, чтобы она не успела расплакаться, смешную обезьянку.
Потом он подозвал другую девочку из группы. Ту девочку художник рисовал часто, и они были хорошо знакомы. Она всегда носила большой красивый бант.
— Познакомьтесь и поиграйте вместе, — попросил художник.
Всё это случилось весной, когда люди ходили в красивых платьях, в праздничных костюмах, солнце было тогда яркое и тёплое.
А сейчас была зима.
В пустом дворе стояла тишина. Многие окна были забиты досками.
«Наверно, детей вывезли из города и детского сада больше нет», — подумал Алексей Фёдорович.
Он прошёл по двору, и вдруг ему показалось, что в одном окне мелькнул свет.
Художник вошёл в дом. Дверь детского сада была не заперта.
В прихожей было темно и тихо, в коридоре — тоже.
Там стояли знакомые шкафчики. На их дверцах были нарисованы домики, парашюты, грибы.
Всюду было холодно.
«Это мне просто показалось. Здесь никого нет», — подумал Алексей Фёдорович.
Он заглянул в комнату, где раньше была старшая группа. Там тоже было темно и морозно.
И вдруг откуда-то из конца коридора он услышал тихие голоса.
«Да кто же там может быть?» — удивился Алексей Фёдорович.
Он пошёл на те голоса.
В небольшой комнате вокруг печки сидели девочки и мальчики из всех групп — из младшей, средней и старшей.
Посередине сидела молодая воспитательница и читала им книжку.
Это её голос услышал из коридора художник.
Детей было немного, человек пятнадцать. Они сидели тихо, никто не шалил, не плакал.
Все слушали воспитательницу.
Художник увидел и тех девочек, которых он познакомил весной на площадке.
Он не стал мешать воспитательнице. Достал из кармана блокнот и принялся рисовать детей.
Так появилась его работа «Детский сад в блокадном Ленинграде».
ИНОГДА ОН РИСОВАЛ ЛЮДЕЙ НА УЛИЦАХ
В ту зиму по главной ленинградской улице — по Невскому проспекту — не ходили троллейбусы и трамваи. Всюду лежали сугробы.
Люди шли по тропинкам мимо сугробов, некоторые везли санки.
Город выглядел непривычно, странно. «Мы разобьём фашистов и через несколько лет забудем, как выглядел военный Ленинград, — думал Пахомов. — Надо немедленно рисовать улицы, прохожих. Эти рисунки расскажут нашим детям о людях блокады».
Невский был далеко от дома, и до него было идти трудно. Но художник всё-таки приходил, отогревал пальцы и принимался рисовать всё, что видел вокруг себя.
В то время в Ленинград иногда проникали вражеские шпионы. Об этом знали все жители города.
Однажды к Алексею Фёдоровичу подошли военные люди.
— Что вы здесь делаете, товарищ? — спросили они.
— Рисую, — ответил Алексей Фёдорович.
— А вдруг он — шпион, — сказал самый молодой военный. — Притворяется, что людей рисует, а сам наносит на бумагу секретные места обороны города.
— Пойдёмте с нами в милицию, там разберёмся, — сказали военные.
Алексею Фёдоровичу не хотелось уходить, он ещё не окончил работу, но военные говорили строго, и пришлось их послушаться.
В милиции сразу узнали Алексея Фёдоровича.
— Вы ошиблись, товарищи, — сказал главный милиционер. — Это известный ленинградский художник Алексей Фёдорович Пахомов. Он остался вместе с нами в городе и хочет рассказать в рисунках о том, как мы живём и боремся, чтобы о героической жизни нашего города знали будущие люди.
Военные очень сильно смутились, что приняли советского художника за врага. Они проводили его назад, самый молодой военный помогал нести папку с рисунками и всю дорогу извинялся.
Художник снова принялся рисовать.
И ВСЁ-ТАКИ
Каждый день художник страдал от одной и той же мысли.
«Мой город окружён вражескими войсками, страна, обливаясь кровью, отбивается от фашистских дивизий, а я не могу ей помочь сейчас, немедленно» — так думал он.
Алексею Фёдоровичу часто говорили, что дело его — тоже важное.
«Ваши рисунки, — успокаивали художника, — расскажут детям и внукам о героической войне, о том, как город борется и побеждает».
«Но ведь эти рисунки напечатают потом, а я хочу, я должен сделать что-то и для сегодняшнего дня, так чтобы моя работа помогала в борьбе немедленно».