Достала я колечно заветное, а душа плачет, надрывается: как же отпустить мне его, коль так по сердцу пришелся, белый свет мне без принца речного не мил станет. Видит Марин слезы мои, целует в щеки белые, уста алые - но не сладко то, солено.
- Отпущу, ненаглядный мой, - шепчу.
Смотрю, но нет кольца в руке. А шмель мохнатый о землю ударился да Иваном обернулся.
- Неужто обмануть меня вы вздумали, - смеется подло, кольцо на палец надевает. - Неужто думал ты, принц речной, что я простофиля? Я сестру твою следующим днем поймал, в кадку посадил - чтоб не сбежала. Просила она меня, молила: отпусти братца милого, но не зря я не слушал. Как проснулся, увидал, что жены нет моей неверной, сразу понял, обманули вы меня, змеи подколодные, и велел фее речной шмелем обратить - найти изменщиков.
Достал Иван из-за пазухи змейку маленькую, та шипит, извивается, человечьими слезами плачет.
- Ну, - молвит Иван, - зажарю ее, иль удушу, а затем царство пылью сделаю!
- Помилуй, - упала я в ноги Ивана, - отпусти змейку речную, отпусти фею милую, твоей я стану на веки!
Рассмеялся Иван, змейку под ноги кинул, кольцо потер:
- Жену мою неверную в темницу с царем-батюшкой, - приказывает, - а меня государем сделай. Пусть люд честной меня прославляет.
Но стоит мой Марин, не шевелится. Только змейка калачиком свернулась, и засверкали молнии, и гром раздался, и очутилась я в темнице сырой, одна-одинешенька. Отец мой только за стеной тихо плачет, себя клянет, а меня не слышит.
А Иван ко мне захаживает, смеется, потешается.
- И фея речная, и принц - теперь у меня в услужении, что ни прикажу - всё сделают. Сестра за брата боится, а брат - за тебя и сестрицу. Просит меня Царевну не трогать. Но дам я тебе выбор, Василинушка - жена моя неверная, стань моей добровольно, на сене здесь, как девка отдайся, пощажу я тебя и отца твоего, прощу и будем жить-поживать, в мире да согласии. Один раз предложил я тебе, Василина, второй, но коль и на третий ты откажешься - полетит глава с плеч царя-батюшки, а перед этим ты моей все равно станешь - волей-неволей, но жена ты моя, право имею.
Третий день исходит сегодня, прощай, солнышко ясное, прощай люд мой добрый, не держу я зла на тебя за песни твои потешные. Отдам я сегодня честь девичью Ивану, только сердцем с принцем речным своим буду. Вот уж поступь его тяжелая слышится.
Вошел Иван в темницу мою сырую, не жива, не мертва я от страха, кафтан снял узорами расписанный. Не зажмурилась я, только в подол свой покрепче вцепилась.
- Делай, что хочешь, - молвлю, в очи смотрю неотрывно, - но люблю я только Марина, принца речного.
Тут Иван как взвоет, как за руку схватится да от боли дикой скрючится. Кольцо на пальце шипит, плавится. И в пыль обратилось, а над Иваном Марин мой возвышается. Рукой взмахивает, поодаль откидывает и предо мной на колени становится.
- Василинушка, - молвит ласково, - Царевна моя, ненаглядная, любовь твоя заклятие разбила, от обещания меня и сестрицу мою освободила. Вольны мы теперича делать, что пожелается.
Улыбается, в уста меня целует - сладко.
- Я сердце свое давно тебе отдал. Согласись стать моей женой, Василинушка, - шепчет. - Дворец я воздвигну белокаменный, на берегу речки жить с тобой мы будем, родных своих навещать да люду помогать честному.
Заплакала я от счастья.
- Не нужен мне дворец белокаменный, только ты рядом был бы да детишки наши - мал, мала и меньше.
Засмеялся Марин, закружил меня в объятиях, в ладоши хлопнул - и ушло всё колдовство Иваново - забыл люд о нем, да и о свадьбе нашей.
Отец мой, царь-батюшка, людом дальше правил - всё честь по чести делал.
А мы с Марином в домике дубовом, крепком, на речном берегу жили: люду простому добрым словом и делом помогали, к царю-батюшке в гости хаживали да речному народу улыбались. А там уж и внук наш старший править стал.
И были то времена добрые да славные, когда жили все долго и счастливо.