– Мама хотела, чтобы я росла как все, – сказала Василиса, то ли сама себе, то ли кошке. – Она не хотела, чтобы я…
«Чтобы я что? Не училась колдовать? Не поселилась, когда выйду на пенсию, в избе на курьих ногах?»
– Чтобы я не получила Ключ. И не попала двадцать второго сентября на Серую Пристань, – сказала Василиса и, поглядев на Ягу, добавила: – Давай-ка зайдём – чего на пороге стоять?
Было немного страшно заходить в дом, зная, что в подвале скрываются кожистые птичьи лапы с длинными когтями, – всё равно, что зайти в пасть к дремлющему чудовищу – но Василиса пересилила себя и поднялась по ступенькам. Она давно поняла, что бабушки нет дома, но всё-таки постучала, прежде чем толкнуть дверь. Послышался протяжный скрип петель – не заперто.
И вот, Василиса переступила порог избушки на курьих ножках. Лавки вдоль стен, старые, окованные медью сундуки, прялка у окна… похоже, за много лет здесь ничего не изменилось. В дальнем углу, справа, находилась огромная русская печь. Василиса положила рюкзак и бубен у порога и медленно обошла избу. Она прикасалась к утвари, словно взятой из музея, постояла у полочки в углу, разглядывая каменных и деревянных божков. Удивительно, но каждая вещь казалась Василисе знакомой и родной. Яга следовала за хозяйкой, недоверчиво поглядывая по сторонам единственным глазом.
– Бабушка, наверно, пошла в лес, – сказала Василиса, завершив осмотр.
Кошка мяукнула.
– Спрашиваешь, почему в лес? А потому, что идти здесь больше некуда. Подождём её здесь…
***
Время шло, а бабушка всё не появлялась. Яга крутилась под ногами, намекая, что пора обедать.
– Да, да, сейчас… – Василиса взяла рюкзак и подошла к столу. – Я прихватила нам с тобой крекеры…
На столе лежала аккуратно свёрнутая белая скатёрка. Василиса встряхнула её, постелила на стол… и в который раз за сегодняшний день почувствовала, как земля уходит из-под ног. На скатерти стали возникать бледные, иллюзорные, очертания горшков и тарелок. В центре стола появился большой самовар-призрак.
– Это что же, скатерть-самобранка? – произнесла Василиса, вдохнув запах свежеиспечённого хлеба.
Посуда становилась всё более осязаемой, окрашивалась в разные цвета. Уже было понятно, что горшки глиняные, а самовар – медный. Здесь были пироги, творог, блины, заправленная ягодами каша, мёд...
С некоторых пор у Василисы появилось второе зрение, которое она называла «магическим». Оно не всегда появлялось по желанию, но сейчас, стоило ей прищуриться, как всё вокруг озарилось яркими вспышками. Василиса снова посмотрела на стол и возникшие ниоткуда горшки.
– Так я и думала, – пробормотала она.
И посуда, и самовар, и сама еда были ненастоящие, они состояли из концентрированной энергии разных цветов. Василиса моргнула, переключаясь на обычное зрение. Угощение хоть и было иллюзорным, выглядело аппетитно. Пожав плечами, она плеснула в кружку молока, взяла кусок пирога… и, не донеся его до рта, замерла. Вспомнив кое о чём, Василиса подошла к печи, поставила кружку на пол, а сверху положила пирог.
– Приятного аппетита, дедушка, – сказала она и, вернувшись к столу, приступила к трапезе.
Отдавая должное горячей каше и блинам с мёдом, Василиса то и дело поглядывала в угол. Как и любой домовой, Кузьмич требовал к себе уважительного отношения. Не угостишь – обидится. Наконец, из тёмной щели показалась мохнатая рука с острыми коготками и утащила угощение за печь.
Пообедав и накормив Ягу, Василиса встала из-за стола. В тот же миг, остатки трапезы и грязная посуда начали таять. Через минуту на столе осталась только чистая, льняная скатёрка.
Василиса подошла к печи и негромко позвала:
– Кузьмич?
За печкой послышалась возня и на девочку уставились два блестящих глаза.
– Кузьмич, мне надо с тобой поговорить.
Из щели выбрался маленький старичок в красной рубахе и полосатых штанах. Как и полагается домовому, у него были длинные нечёсаные космы, всклокоченная борода и покрытые густой шерстью руки и ноги.