Покидая избушку на курьих ножках, Василиса не могла побороть тревогу и страх. Она ощущала себя канатоходцем с завязанными глазами, одна нога которого уже занесена над пропастью.
«Теперь всё будет по-другому, – Василиса осознала это с неожиданной, пугающей ясностью. – Не знаю как, но по-другому».
Кот Баюн ждал у порога, потягивая «козью ножку»[1]. Карачун, сонно нахохлившись, сидел на крыльце и бормотал что-то про «страхи-переполохи» и «килы костяные-нарывные».
– Я готова, – сообщила Василиса. – Можем идти.
– Что значит «можем идти»? – удивился Баюн. – Ты что же, пешком до пристани топать собралась? Нет, если не хочешь опоздать, давай уж как положено, на ступе.
– Хорошо, – согласилась Василиса. Она начинала понемногу привыкать к чудесам. – Вы знаете, как управляться со ступой?
– Конечно, нет, – сказал Баюн, выпустив колечко сизого дыма. – Самоходная ступа слушается только Бабу Ягу. Так уж она заколдована!
Старик привёл Василису на задний двор и показал неподъёмную на вид каменную чашу. На её неровных боках были заметны следы, оставленные рукой неизвестного камнетёса. Когда-то давно, ещё до изобретения мельниц, в таких ступах толкли зерно.
– Я не смогу, – пролепетала Василиса. – Мы врежемся в дерево.
– Если хочешь успеть на пристань к семи, придётся смочь, – сказал Баюн.
Василиса боязливо приблизилась к ступе. На ум пришли строчки, утверждавшие, что ступа «идёт, бредёт сама собой».
– Надеюсь, Пушкин знал, о чём пишет, – пробормотала Василиса,
Кот Баюн раздавил сапогом самокрутку и запрыгнул в ступу.
– Шевелись, а то опоздаем!
Василиса подняла с земли старое помело и забралась следом. В ступе было тесно, от запаха влажной кошачьей шерсти, который источала шуба Баюна, хотелось чихать.
– А что теперь делать? – спросила Василиса.
– Взлетай! На что тебе метёлка?
Девочка оттолкнулась помелом от земли, и ступа легко поднялась в воздух. Одно движение, похожее на взмах весла, и каменный экипаж заскользил вперёд.
– Да это совсем не сложно! – обрадовалась Василиса, и едва не врезалась в стену избушки. После этого она стала осторожнее размахивать метлой, и ворота они миновали благополучно.
Кот Баюн показывал направление.
– Давай-ка на эту тропу. А теперь всё прямо, прямо.
Они стремительно неслись вперёд, как будто скользили по льду на самых необычных в мире санках. Справа и слева мелькали деревья, ветер весело лохматил волосы. Василиса была в восторге, она разом забыла все свои тревоги и сомнения.
– Говоришь, Полночь тебя всё-таки разыскала?
– Да, на следующий день.
– И как же ты выкрутилась? – полюбопытствовал Баюн.
– Случайно, – сказала Василиса. – Это всё талисман…
Она рассказала Баюну о том, как получила Ключ и о том, как едва не лишилась его на следующий день.
– Всё это не шуточки, – сказал Кот Баюн, когда Василиса замолчала. – Егоровна очень дорожила этим ключиком.
– А что это за Ключ? От чего он?
– Понятия не имею. Мы, духи, в дела колдунов не лезем. Однако Полуночи он нужен, а значит вещичка эта непростая!
– Ну а кто такая Полночь? Это вы знаете?
– Ещё бы! – фыркнул Баюн. – Эту ведьму Егоровна своими руками в Ледяные Пустоши отправила, и бубном выход запечатала. Ну а ты её зачем-то выпустила!
– Я выпустила?! – возмутилась Василиса. Ступа вильнула, едва не врезавшись в сосну. – Я понятия не имела, что происходит! А вы там сидели и смотрели!
– А что мне надо было, отобрать у тебя бубен? – спокойно возразил Баюн. – Я же говорю, мы духи, в дела колдунов не лезем. Я пообещал Егоровне, что буду за тобой присматривать. А мешать тебе колдовать – с чего вдруг?
Василиса ничего не ответила. По-своему, Баюн был прав. Немного успокоившись, она решила расспросить его о Тридевятом Царстве и о Бурсе, но тут среди деревьев мелькнул стремительный тёмный силуэт. Это была женщина на метле, и она догоняла ступу. Её длинные светлые волосы трепал ветер, лицо закрывала уродливая чёрная маска с рогами. Одной рукой она держалась за отполированное метловище, а другой сжимала красно-оранжевую шаровую молнию, за которой тянулся огненный шлейф. Из прорезей маски на Василису глянули холодные голубые глаза.