И теперь, сидя на кухне у Анны Михайловны и потягивая душистый обжигающий чай, она понимала, что больше не сможет наряжать Игоря в одежды героя «мыльных опер». Он реальный, живет своей, не известной ей жизнью очень далеко от нее.
«Как же так получилось?» — спрашивала себя Василиса, впервые, пожалуй, со всей беспощадностью почувствовав реальность конца их отношений, но все же отказываясь верить в это.
Она так ушла в себя, что не сразу заметила, какая тишина воцарилась за столом, и, подняв глаза, обнаружила Василия и Анну Михайловну, вопросительно смотрящих на нее.
— Вы что-то спросили? — неуверенно проговорила Вася.
О, милый гость, святое прежде Зачем в мою теснишься грудь? Могу ль сказать: живи надежде? Скажу ль тому, что было: будь? — неожиданно продекламировал Василий. Повисла пауза.— Ну что, угадал? — Он с хитрой улыбкой смотрел на Василису.
Она покраснела и, почувствовав это, разозлилась на себя и покраснела еще больше.
— Не сердись, — мягко сказал Василий и накрыл ее руку своей.
— На него нельзя сердиться, — подхватила Анна Михайловна с интонацией: «на больных не обижаются». — Нам еще надо не забыть об одном важном деле, а ты тут со своими глупостями.
— Это не глупости, — обиделся Василий за собрата. — Это Жуковский.
— Так какое дело? — поинтересовалась Вася.
— Я думаю, — веско сказала Анна Михайловна, — было бы неплохо обменяться телефонами.
Василий сразу засуетился, заряжая женщин спешкой: все стали судорожно искать ручки, записные книжки со словами: только не на клочке бумаги, и не на газете, и не на листочках. Наконец телефоны были записаны, чай выпит, настала пора прощаться.
Анна Михайловна обняла Василия, чмокнула Василису и засмеялась, сказав на прощание дежурную фразу:
— Только не пропадай, — которая прозвучала совсем недежурно.
На улице опять шел легкий снежок, пейзаж на глазах расслаивался: из серого становился черно-белым. На душе было светло.
— Ну что ж, — сказал Василий. — Отвезу тебя домой. Надо получше запомнить дорогу. На всякий случай.
Он прогрел машину, потом осторожно тронул с места и, не торопясь, довез Василису до дома. Все это вместе заняло у них двадцать минут.
И, поднимаясь к себе, Вася с удивлением твердила:
— Надо же, двадцать минут, всего каких-то двадцать минут. А казалось — пропасть времени.
21
Вот уже два часа, как Нина мужественно, со стоическим выражением лица выслушивала путаный и восторженный рассказ Василисы об Анне Михайловне, о Василии, об Игоре, который благодаря неожиданной встрече словно выпрыгнул из небытия, куда последнее время его тщетно пыталась загнать Василиса. Она все-таки не удержалась и на следующий же день примчалась к подруге, влетев в ее квартиру со словами:
— Ни за что не догадаешься! — и обрушилась на нее своей радостью и счастьем. — В любом случае, — говорила Вася, — я нашла потерянных друзей. И пусть я больше никогда его не увижу, зато смогу общаться с его мамой, с Васей. Они-то уж точно меня любят. — И она похлопала по записной книжке как по доказательству их реального существования.
Конечно, Вася обманывала себя, и радость ее рождалась из обещания алых парусов, отблеск которых она увидела в глазах Счастливой Случайности. Но Вася старательно прятала эти чувства прежде всего от самой себя, боясь разочарования.
Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и для приличия спросила:
— А как твой архитектор? Нина махнула рукой:
— А ну его! Никак.
Вася сочла своим долгом утешить подругу.
— В конце концов, у тебя есть Саша, и тебе просто грех…
Она не успела договорить, Нина перебила ее:
— Саша! Знаешь, что он выкинул? — в справедливом гневе спросила она и, поскольку Василиса испуганно замотала головой, торжественно ответила на свой вопрос: — Дезертировал!
— Куда? — ошарашенно проговорила Вася. — То есть откуда? — она совсем запуталась.
— В Германию. Из нашего дома, — громко и по порядку ответила ей Нина.
Он что, ушел от вас? — почему-то шепотом спросила Вася.
Нина посмотрела на нее как на умалишенную.
— Ты что? Куда же он уйдет? — Она вдруг сама испугалась такого поворота событий. — Уехал в командировку как раз на день рождения Гаврилы.
Это простое объяснение сразу успокоило и Василису, и, как ни странно, Нину. Но вспомнив о праведном гневе, она воскликнула:
— И что же теперь я буду делать одна с этой бандой? — Риторический вопрос прозвучал достаточно громко, но уже не так трагично, как того хотелось бы Нине.
— Но почему одна? — недоуменно спросила Вася. — Во-первых, буду я, а во-вторых, — внезапное решение озарило ее лицо, — давай я приведу Васю. Все-таки мужская рука, и потом, он такой обаятельный. Всем понравится. Даже тебе. — Василиса ужасно воодушевилась.
— Да ну тебя, Вась. — Нина вздохнула. — Вечно ты все испортишь, — глядя на испуганную Василису, она старалась не расхохотаться. — Я собиралась позлиться минимум день, а тут являешься ты, и все мои старания коту под хвост.
Нина не выдержала, засмеялась, а за ней, стряхнув испуг, рассмеялась и Вася.
— Ну, рассказывай, что намечается. Что-нибудь грандиозное? — спросила Василиса.
— Надеюсь, нет. Лично я планирую скромный детский праздник. К трем часам мамаши приведут своих чад, примерно штук десять, выпьют по коктейлю и слиняют, оставив меня наедине, — о, пардон! — оставив нас троих наедине с этими разбойниками.
— Как-то ты мрачно смотришь на мир. Это же дети. — Вася пожала плечами. — Неужто они такие неуправляемые?
Нина оценивающе взглянула на подругу, зачем-то потрогала ее бицепсы и процедила:
— Сама увидишь.
Слова прозвучали зловеще.
Как и договаривались, Василий с Васиной приехали к Нине к двенадцати часам, чтобы помочь и поддержать хозяйку в трудную минуту.
Нарядный именинник возбужденно бегал по комнатам, таскал Гаврил за хвосты, всем мешал. Взрослые старались снисходительно смотреть на эти мелкие шалости, Гаврила, понимая, что сегодня ему все простят, медленно, но верно входил во вкус вседозволенности.
Нина суетилась на кухне, ей умело помогал Вася, моментально нашедший с ней общий язык, и Василиса быстро заметила, что Нина смотрит на поэта уже вполне влюбленными глазами. Она сама в это время устало завершала подготовку тихих игр, в которые, как предполагалось, сегодня вечером будут играть интеллигентные дети.
В три часа прозвучал первый звонок в дверь. Гаврила бросился открывать и принимать поздравления. Пришла очень спокойная улыбчивая мама с очаровательной дочкой. Взрослые остались в холле, детишки степенно поднялись в детскую смотреть подарки. Еще один звонок в дверь. На этот раз пришли мальчики-близнецы, в костюмах-тройках, в галстуках, с подарками, завернутыми в разноцветную бумагу. Они чинно проследовали в детскую, их мама — в гостиную.
В следующие полчаса происходило примерно то же самое с небольшими вариациями. Звонок — поздравления — вежливый обмен приветствиями — дети отправляются в детскую, взрослые — в гостиную. Кто-то из родителей уже ушел, кто-то только собирался домой, договорившись вернуться за детьми в девять часов вечера. Из детской не доносилось ни звука. Вася озадаченно смотрела на Нину: где же обещанные разбойники?
Наконец все взрослые гости разошлись по домам, настала пора звать детей к праздничному столу.
Нина ступила уже на лестницу, когда наверху раздался сначала грохот, затем вой, и кот, выскочив из комнаты, устремился прямо на нее. На его голове бешено вращался пропеллер, который был надежно к ней привязан. Выйдя из оцепенения, Нина бросилась спасать Гаврилу.
Из детской выглянули хитрые физиономии, полные напускной вежливости. Василий, как мог миролюбиво, позвал всех к столу, пытаясь играть роль массовика-затейника. Он с прибаутками рассадил детишек за большим столом (рояль предусмотрительная Нина еще утром накрыла чехлом и задвинула в угол со словами: все снесут), положил каждому на тарелки салаты и с умильным видом подошел к Василисе. Однако первая же ложка салата отправилась не в рот, а прямо в лоб одному из близнецов, в которого, надо признать, очень метко выстрелила девочка по имени Ася, с лицом ангелочка и с повадками заправского хулигана. Именинник не сводил с нее восхищенного взгляда.