- Ты чего улегся-то? – вопросила девица, одним глазом вбок старательно поглядывая, рискуя навсегда косоглазие на себя навлечь. – Не удобно это…
- Не права ты, - ответ ей тут же последовал, - перина хоть и старая уже, да кровать скрипучая, а все ж неплохо здесь устроиться можно. Ну а ежели ты о себе говорила, так я и подвинуться могу, укладывайся, не жалко мне.
Не удержалась Василиса, сорвался с губ ее смешок озорной, дрогнули плечики от веселья наружу рвущегося. Захотелось ей в тот миг все-все обиды отпустить, гордость свою позабыть. Даже развернуться в пол-оборота успела она… Как вдруг стук громкий раздался – верно пришел кто-то, покой Горыныча нарушить решился.
- Только этого нам не хватало, - поморщившись Влад пробурчал, с кровати поднимаясь. – Сиди здесь, за пологом. Наружу не высовывайся. Сейчас быстро наглеца спроважу и вернусь…к разговору начатому.
Лишь кивнула царевна, поплотнее ткань за змеем задергивая, всем телом подрагивая (толи от страха быть застигнутой, толи от предвкушения беседы дальнейшей.)
- Кого еще нелегкая принесла? – нарочито громко из-за полога прозвучало, - неужто сам жених бесприданницы болотной явился? Чего хмуришься, Иван, царский сын? Проходи, раз уж пришел, не стой столбом на пороге.
- А я тут мимо шел, не спится мне совсем, - голос Ивана следом раздался. Показался он Василисе тише обычного, словно бы неуверенность какая-то в нем проскальзывала. – Уж и снадобье лечебное выпил я, и овец с тысячу насчитал…
- Так – таки с тысячу? – весело змей уточнил, - и снадобье чувствую неплохое было, крепленое. Я бы тоже сейчас подлечиться не отказался.
Тишина. Только шаги тихие слышны, затем скрежет характерный – стулья отодвигаются. И, наконец, стук негромкий: «Бутыль с собой приволок, на стол выставил», - догадалась царевна, браня сына Берендеева за предусмотрительность и себя за слабость женскую …
- Вот оно как? - снова Горыныч заговорил, - мимо, говоришь, проходил? Хорррошо. Наливай тогда, да рассказывай, отчего такое смятение в душе молодецкой? Василиса твоя виной тому?
Обмерла царевна вся, заслушалась. Ей хоть и безразличен Иван, да что уж душой кривить, приятно очень, когда из-за тебя не спится кому-то…
- Да причем здесь она-то? – с горечью царский сын отвечал, - другое покоя не дает. Вот скажи, не томи: перед тем, как с коня меня нечисть болотная скинула, видение у меня было…
- Угу…- подбадривает змей богатыря, стаканы при этом до краев наполняя.
- Не сразу я сознания своего лишился, - все более неуверенно голос Ивана звучит, - а перед тем, как глаза закрыть, увидал тебя… только не ты уж был это.
- Ну-ну, не томи, продолжай, - словно бы и не замечает Горыныч растерянности сына царского.
- Так это… ящер то был, - совсем уж тихо молодец промямлил, окончательно веру в себя потеряв, - всамделишный такой, с чешуей да крыльями. Здоровый, меня уж точно больше… И посох с черепом при нем.
- О-на как! – обрадовался чему-то Влад, - а что за посох-то? Откуда вылез он, расскажешь?
- Эмм… Так не заметил я того, откуда вылез, - смутился окончательно богатырь русский, - а потом… В лапах когтистых он у ящера появился. Длинный такой, а на конце череп с глазами светящимися.
Замолчали собеседники, каждый о своем задумавшись.
- Знаешь, не стану я зелье твое пить, - наконец Горыныч снова заговорил, - ну его. А то, чего доброго, привидится всякое. Мне сегодня в путь отправляться, домой возвращаться – пожалуй, пей сам и дальше.
- Значит, привиделось все-таки? – с надеждой Иван спросил, стакан между делом в сторонку отодвигая, - а ведь я перед отъездом тоже лечился! Пол бутыля, почитай, приговорил. Только не было раньше такого никогда, чтобы…
- Ну, друг мой, все однажды впервые случается, – строго на царевича Влад посмотрел, головой покачал, - я, к примеру, слышал, что перед тем, как Василису спасти, ты видел, как товарищи твои в птиц превратились…
- Не все, один из них зайцем стал, - поправил богатырь собеседника и только потом спохватился – задумался, с подозрением на стаканы наполненные уставился. – И вправду было такое. Сейчас припоминаю…
- Эх, знал бы я, что ты за воротник так заливаешь – ни за что тебя на дело не позвал бы, – с горечью напускной змей проговорил, из-за стола поднимаясь, - птицы, зайцы, ящеры – это ведь начало только. Утомил ты меня байками своими, царевич, дай же теперь выспаться прилечь, перед дорогой дальней отдохнуть немного.
Закивал Иван согласно, вскочил на ноги и к дверям направился. Только на пороге самом остановился молодец, вспомнив что-то, и сообщил:
- Я чего хотел–то еще! Сегодня обед у нас намечается торжественный, в честь помолвки моей с Василисою.
- Сегодня уже? – брови Горыныча удивленно вверх взметнулись.
- А чего тянуть? Невеста-то моя, сам видел какая, кабы не покусился кто на чужое. Да и ей не в мочь уже ожидание затянувшееся…
- Мне казалось, вы вчера только познакомились, - вкрадчиво Влад произнес, кулаки за спиной сжимая. – Или не знаю я много? Так просвети?
- Вчера-то оно, вчера… Но я по глазам ее, от счастья блестящим, вижу -жаждет она уединения нашего, еле силы находит, чтоб себя в руках держать. Уж в этом-то я толк знаю! Ну да ладно, перед обедом пришлю за тобой служку, погуляем хоть на последок, перед прощанием!
С этими словами вышел царевич из комнаты, плотно двери за собой притворив.
Постоял еще немного Владислав, затем резко развернулся и к кровати подошел. Отдернул змей полог рывком одним, а за ним сразу Василиса стоит: глаза у девицы на пол-лица, губы подрагивают – того и гляди реветь начнет, но пока крепится.
- Смотрю я на тебя, и в толк не возьму – разве так пиршеству в честь помолвки своей с самим царевичем радуются? – с нотками злости нешуточной в голосе Хранитель врат в мир иной интересуется. – Не этого ли ты добивалась столь долго? Шкурку свою берегла, от меня сторонилась…
Молчит красавица, нечего ей в ответ сказать. Повесила горемычная голову, и давай носом громко шмыгать, да вздыхать судорожно, страдания свои скрыть не в силах.
- Сегодня днем как раз срок сделки нашей выходит, - продолжает Горыныч, не замечая стенаний девичьих, - я, как и обещал, неволить тебя не стану. Оставайся при своем, раз воля твоя такая. А сейчас иди, даже такому зверю, как я, отдых нужен, хоть это ты правильно заметила.
Целый ворох чувств противоречивых в душе царевны пробудился! Мысли табунами туда-сюда заметались, стараясь найти выход единственно правильный. И готова уж признать себя кругом виноватою, и готова все слова свои несправедливые назад взять, да прощения испросить… Только новая премудрость голову девичью посетила: «А нужна ли я ему по-прежнему? Стоит ли сейчас пред ним убиваться, коли нет в его лице ни грамма сочувствия, а уж любви и подавно след простыл.
- Я уйду сейчас, - робко глаза на Горыныча поднимая, шепчет умоляюще Василиса. А сама к полу скрипучему приросла словно, на поступок необычный для себя решается – поговорить на чистоту пытается, - только прежде ответь мне, как на духу, что дальше с нами будет, коли сожгу шкурку, вину свою признавая.
- Сам я теперь не представляю, - было ей ответом, - извела ты меня за годы эти. Не жди от меня обещаний больше никаких. С первой встречи нашей я хотел одного лишь только – любить тебя, рядом быть и делать тебя счастливой. Впрочем, и ты всегда того же хотела, взамен ничего не давая. Прав был Берендей, бесприданницей тебя называя, ведь не оставили тебе отец и мать самого главного – не научили на тепло теплом отвечать, на доброту - добром. Все нахрапом берешь, других ни с чем оставляя… И вот теперь не знаю, что дальше будет. Не знаю, смогу ли довериться тебе, смогу ли всерьез положиться и открыться сызнова.
Слова Горыныча, произнесенные им очень спокойно и твердо одновременно, больно ранили душу девичью. Не могла она и предположить раньше, что может он быть таким пугающе безразличным с нею. Невыразимая тоска охватила Василису, замещая собой прежнюю беспечность и безрассудство.