Новая радость звенела в ее голосе. Нетвердыми шагами я двинулся к ней, и она обняла меня. Стрелы восторга пронзили мое сердце, когда я припал к ее горячей груди. Она развернула меня и, велев смотреть прямо перед собой, одним быстрым движением развязала узел. Зеркальце черного стекла на ее поясе поймало мой взгляд. Она держала его так, что я смог заглянуть в темные глубины, и, вскрикнув от ужаса и потрясения, узрел тень василиска.
Чудовище, простертое на земле, было воплощением дремлющего кошмара. Ярко-алые и черные перья покрывали увенчанную золотым гребнем петушиную голову, кожистые драконьи крылья были сложены. Извилистый хвост, завершавшийся жуткой пастью под ледяным взглядом змеи, лежал изящными и свободными кольцами. Картина дышала злом. Но стоило мне посмотреть, как поверхность зеркальца затуманилась: тень исчезла, окутавшись дымкой. Марина дунула на стекло, и у меня на глазах, мгла рассеялась: там, где была химера, лежал молодой и крепкий мужчина — темная фигура с бледным лицом. Гиацинтовые кудри падали на высокий лоб, веки припухли и покраснели. Он казался усталым языческим богом.
Посмотрев на меня и увидев мое изумление, Марина рассмеялась — смех зазвенел ручейком, пробудив мертвое болото.
— Я победила! — вскричала она. — Я выкупила свое счастье!
Одной рукой, она закрыла дверь — прежде, чем я успел оглянуться. Другой — обвила мою шею и, притянув к себе, поцеловала в губы. Зеркало выпало из ее ладони, и она втоптала осколки во влажную землю.
Солнце опускалось за деревья — его лучи мерцали в узорной листве, как угли. Нимфы поднялись из болота и, серые и холодные, танцевали вокруг, радуясь тому, что божий свет меркнет. Туман стал таким густым, что ступать по тропинке было опасно.
— Не спеши, любовь моя, — сказал я. — Дай взять тебя на руки. Страшно идти здесь одной.
Она не ответила, но, с румянцем на бледных щеках, замерла и позволила прижать себя к груди. Ладони легли мне на плечи — она совсем не боялась, пока я нес ее, перепрыгивая с камня на камень. Путь чудесным образом растянулся, и, когда мы достигли усадьбы, над холмами стояла луна. Надежда и страх боролись в моем сердце, но вскоре это прошло. Я опустил ее на твердую почву, и на цыпочках она прошептала, задыхаясь от смущения:
— Ночью, милый. Мой дом теперь твой.
Так, в восторге, который не передать словами, мы зашагали, держась за руки, к ее дому. Внутри готовились к пиршеству: окна сияли, за ними сновали фигуры, склоняясь под тяжестью блюд. У порога нас встретили торжественными аккордами — на балконе плешивые, престарелые музыканты играли на флейте, арфе и виоле да гамба. Выстроившись в два ряда в галерее, слуги с гримасами и ужимками, кланялись и весело кричали:
— Долгих лет и счастья невесте и жениху!
Они целовали наши с Мариной руки, а музыканты наполняли воздух давно забытой нежностью, лившейся со страниц старинных песенников. Мы заняли места на помосте, а слуги — за столами внизу, но у нас не было аппетита. Когда унесли последний десерт, в дальнем конце банкетного зала показалась странная процессия: Оберон и Титания с Робином Славным Малым и остальными, все в шелках и атласе дивных оттенков с последними цветами в руках. Я наклонился вперед, чтобы полюбоваться, но увидел, что каждая голова была темной, сморщенной и плешивой: их жесты и эпиталамы казались жуткими, как пляска призраков. Я не смог улыбнуться, пока они не исчезли — за дальней дверью. Тогда столы убрали, и Марина, сплетя со мной пальцы, открыла величественный танец. Слуги последовали нашему примеру, и на втором круге, по всполоху пронзительного, радостного смеха, стало ясно, что невеста удалилась в опочивальню…
На рассвете я проснулся от тяжелого сна. Он был полон отчаянья: меня преследовала стая демонов, похитивших мое сокровище — камень, которому нет цены. В поисках утешения я склонился над подушкой Марины — ладонь скользнула ей под голову, губы прильнули к губам.
Мое сердце ударило в ребра и остановилось.
Перевод — Катарина Воронцова