Я, наконец, поверила, что любовь ко мне не блажь и не обычная природная необходимость, а именно то заветное чувство, что заставляет душу расти. Когда бескорыстная забота доставляет тебе радость. И хотя до недавнего времени у меня не было возможности что-то сделать для моих мужчин, но желание уже присутствовало.
А пока моей главной заботой были малыши.
Разумом я понимаю, что они могучие существа, которые в скором времени вновь станут полноправными богами этого мира. Но меня терзает смутное сомнение, что для меня они так и останутся моими первыми любимыми детьми.
Я помню, ещё лет в десять я терроризировала маму на тему, кого она больше любит, меня или Катю. На что она, как я думала, отшучивалась, а на самом деле говорила, как чувствовала:
"Ты моя любимая младшая дочка, а Катя любимая старшая."
Вот и для меня эти детки — любимые малыши, один тёмный, другой светлый.
Я бы ещё долго предавалась размышлениям, если бы моё уединение не нарушил зять. Я бы и не заметила его приближения, если бы не посматривала каждые секунд двадцать в сторону малышей.
Я всё ещё оценивала основные внешние характеристик, такие как возраст или привлекательность по средним человеческим мерка. Он выглядел где-то на тридцать два — тридцать четыре года, блондин, такого оттенка, когда пигментация практически отсутствует, как у альбиносов. Мужественный, но слишком серьезный для моей тонкой душевной организации. Ещё один плюс в копилку рыжиков, от них я ощущаю исходящую энергию, напор, тепло, а Катюшин муж напоминает мне бункер. Полезный в быту как кладовка и, чтобы спрятаться от окружающего мира, во время опасности, но совершенно не дарящий тепла. Ну да ладно, это просто мои впечатления от внешности и капелька застарелой зависти, когда я наблюдала, с какой затаённой нежностью эти голубки смотрят друг на друга.
— Добрый день, Мария. Рад видеть, что ты в порядке. Катя очень переживает, всё ли у тебя хорошо, но я запретил ей навещать этот дом, пока проблема с нагами не будет решена.
— Какая проблема?
— Ну да, проблемы почти уже нет. Мы уничтожаем последователей возвращения богов, что тебя похитили. Я очень сомневаюсь, что удастся убрать абсолютно всех, но на пару веков мы отдохнём от их активности.
— Точно. — я легкомысленно улыбнулась, сомкнув челюсти практически до хруста, — Столько всего навалилось. Если честно, мне не до этих мужских игр, — от громких воплей меня удержало наличие спящих малышей, а от демонстративного "ах, они, гады молчаливые" малое количество крепкого вина, тормозящего все мои реакции, вкупе с нежеланием делиться домашними проблемами. — Как дети?
— Нормально. Кирена позавчера договорилась с домом, и у нас есть дополнительная комната с деревянным бассейном с янтарными шариками и гамаком, тоже деревянным. Я не знал, что такое технически возможно, а она провернула, ей всего четыре года, — молодой отец с радостью смотрел вдаль, находясь мыслями со свое семьей. — Тебе Кати просила передать, — он протянул мне оранжевый конверт.
— Спасибо. Ты задержишься? Уже должен быть обед готов.
— Нет, у меня ещё дела.
— Помоги тогда, пожалуйста, малышей наверх отнести. Я одна не справлюсь.
Он как-то хитро крутанул запястьем, и одеяло с детьми взмыло в воздух на высоту метра.
Мы тихо донесли их до комнаты, и Иск разложил их по кроватям, перенося по воздуху. А затем, попрощавшись, ушел.
Я сбегала к Сайне на первый этаж. Она подозрительно быстро согласилась дать мне тарелку с собой, чтоб я поела в комнате, ещё и сказала, что сама заберёт посуду, хотя я точно знаю, что она ратовала за принятие пищи в столовой, потому что не всякая органика благоприятно влияла на её любимый мох, вызывая в покрове проплешины или смену цвета.
Я устроилась на полу, опираясь спиной на кровать и, медленно жуя чуть жестковатое мясо. Вскрыла Катино письмо.
«Любимая моя Мышка, как ты там? Я не могу прийти и узнать, что у тебя происходит, как ты себя чувствуешь, что делаешь, и узнать, что тебя волнует. Но могу помочь. Я знаю, что тебя втянули в грязные игры богов, к счастью, ты пока вышла из них почти без потерь, сама понимаешь, что временная амнезия — ничтожная цена за жизнь после участия в таких событиях. Я немного знакома с местной богиней и могу тебе сказать, она не плохая, но любое существо может дойти до грани, после которой понятия добра и зла смещаются настолько, что обычный человек подобные понятия не примет. Ты всего несколько дней была в непонятных и не очень приятных обстоятельствах, а она жила в теле змеи тысячи лет. Без любви, тепла, хотя бы без дружеской поддержки. Всегда одна, в мире, где потомки её боготворят, любят как символ и бояться. Это очень тяжело. Я прошу тебя, если не простить её, то хотя бы понять. И вряд ли она оставила тебя без благодарности, не в её это правилах. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Но если вдруг тебе нужно будет уйти от василисков, если ты захочешь ко мне или маме, то просто разорви этот лист сверху вниз. В нём посередине вклеен разовый артефакт переноса, сделала из волоса. Он переместит тебя в твою комнату в моём доме. Люблю тебя, твоя Кошка»
Проглотив комок в горле, я убрала письмо под стопку детской одежды. Мне о многом нужно подумать. Гор меня обманул, обвёл вокруг своего хвоста! Не соврал, но так вывернул правду, что я и не поняла, в чём дело, учитывая, что он был уверен в своих словах и не выказал никакого беспокойства. Похоже, эта эмпатия работает со сбоями. Я могу сейчас надуться, как хомяк, обидеться, забрать детей и сбежать. Но хочу ли? Что бы не происходило, но эти хвостатики элементарно берегли мои нервы. Ведь они сейчас не в бирюльки играют, а сражаются с нагами, которые также обладают немалой силой. Они поступают так, чтобы обезопасить меня и малышей, пока те не способны за себя постоять. Не это ли одно из проявлений если не любви, то сильной привязанности и собственнических инстинктов. Хотя маму увидеть хочется. Решено, сегодня вечером попрошу их отвести меня и малышей к маме.
Посуду я всё же отнесла на кухню, проскочив мимо столовой, из которой доносился звон приборов. Кстати, ложки здесь были чуть уже и более вытянутые, нежели я привыкла, а вилки трезубыми. Столовые ножи широкие, равные по ширине расстоянию между крайними зубцами вилки, и достаточно тупые, чтобы не порезаться за столом. На этом различия заканчивались.
На кухне я застала Сайну, которая заваривала кастрюлю местного аналога чая. Аромат изумительный, а вкус чуть терпковатый, с нотками цветов, навевающий мысли о теплой весне.
— Сайна, а у нас гости? Я же слышу, в столовой кто-то есть.
— А, мм, ну, да, — чуть замялась она, крутя между пальцами две ложки для чая. — Это временная охрана. Мы не думали, что они тебя побеспокоят.
— Сложно не пересечься с такой толпой, — ляпнула я наобум, не зная, сколько же на самом деле в доме посторонних.
Список мелких претензий рос, и я всё больше раздражалась на семью василисков.
Так трудно сесть, всё объяснить и рассказать? Я что, истеричка, которая будет стоять на своём "хочу" до последнего? Нет, у меня, конечно, бывает, бред и глупость за ручку в голове проскальзывают, но не в таких же вопросах, когда на кону может оказаться жизнь, и не только моя. Недавние события внесли некоторое понимание местных реалий в мою буйную голову.
— Когда Сид и Гор вернутся, я хочу сразу же с ними поговорить, — я цапнула чашку с чаем и пирожок, а потом, не встретив никого в коридоре, сбежала к себе.
Мне нужно было очень многое обдумать. И я бы, наверное, этим и занялась, если бы дети не проснулись. Стоило мне зайти в комнату, как две пары глаз устремили на меня свой взгляд, а затем малыши призывно протянули ручки, и закрутилось…
Очистить, помыть, одеть, причесать. Им очень нравилось, когда я легонько почёсывала их головы мягкой детской щеткой. Затем мы вышли на кухню, там уже было пусто, и я сама кормила малышат.