Наивный свой рассказ.
Здесь, безусловно, рыцарь встрял
И даму сердца спас.
Но мне, поверьте, не смешно
От сказки сей простой.
Смеяться, всё-таки, грешно
Над чистой добротой.
…Он в жизни смысл давно нашёл
И многое узнал,
Но сквозь картон легко прошёл
Заточенный металл.
Я доскажу, хоть всё равно,
Быть может, вам сейчас.
Финал счастливый, как в кино,
Имеет мой рассказ.
Там был средь корешков из книг
Прочней других – один,
И нож неглубоко проник,
Царапнув по груди.
Не защитить от зла подчас
Открытого лица.
Железный панцирь вряд ли вас
Спасёт от подлеца.
Пусть наковальней для добра
Нам станет книга, друг.
И мы поймём: важней наград —
Тепло дающих рук.
…Завьёт в кольчугу кольца слов
Правдивая строка,
И станет вдруг бессильным зло
На кончике клинка.
5 марта-24 апреля 1995
Белый плен
Пришёл художник в дом ко мне
И кисть свою достал.
И разукрасил, как во сне,
Всё в яркие цвета.
Он превратил мой потолок
В лазурный океан,
А холодильник я не мог
Найти среди лиан;
Он кафель в ванной заслонил
Лугами спелых трав,
А в спальне тёплый дождь пролил,
И в реку канул шкаф.
На склонах гор торшер исчез
И вместе с ним диван.
Шумел в дому сосновый лес
И звал простор саванн.
Но как-то раз кошмарным сном,
Загнав в чулан рассвет,
Вдруг маляры пришли в мой дом
В пилотках из газет;
Всё белым выкрасили в нём
И выкрали цвета.
Мой дом ослеп и стал бельмом,
Стал вновь куском холста.
Без цвета стал я видеть сны
В молочной тьме ночей.
Я пленным стал у белизны.
Я растворился в ней.
В халате белом вновь с утра
Она войдёт ко мне,
И облака, схватив за край,
Задёрнет на окне.
Я снежным тут лежу пластом
На белых простынях.
Я слился с ними и никто
Здесь не найдёт меня.
Цветные дни вернуть назад,
Седые сбрить виски,
Не даст смирительный наряд,
Пошитый из тоски.
На белом письменном столе
Я белый лист нашёл,
И исписал в туманной мгле
Его карандашом.
Он белым резал мне глаза,
Покуда я писал.
Но я хотел ему сказать
Про то, что думал сам.
Я написал на нём про то,
Что я люблю цветы,
И пожалел слепых кротов
В их царстве темноты.
Я написал, что зе́лен лес —
Он должен быть таким!
А голубой – есть цвет небес:
Ему не быть другим.
Должна нам радуга сиять,
Лишь только дождь прошёл.
В конце ещё добавил я,
Что это – хорошо.
Но не нашёл с утра листок
И карандаш свой я.
Бездарен, скучен и жесток
Мир «маляров», друзья.
Мне холодильник стал врагом
За подлый свой колор.
И кафель белый утюгом
Я в ванной расколол.
Настанет день и я решусь
Прервать постылый плен.
Я кровью стены распишу
Из бледных тонких вен.
13-17 мая 1995
Командировочные страдания
1: Ностальгия
Эх, постылая эта чужбина!
Нет размаха для русской души.
Здесь тоску надо мерить аршином,
Только вот не отыщешь аршин.
Заскучал по рублям, Чебурашке,
По крикливой кукушке в часах,
По расшитой цветами рубашке
И, конечно, берёзке в лесах.
Здесь как жаркою ночью мне душно —
Не забыться спасительным сном.
Небоскрёбы мне застили душу
И скребутся холодным стеклом.
Дуня! Мне бы котлет и картошки,
И борща – наяву, не в бреду.
Я, роняя от сандвича крошки,
Здесь поспешно жую на ходу.
Часто снятся цветы полевые,
Бабы русские… Вот где тоска!
Здесь же womanы сплошь деловые,
Словно классная, в школе, доска.
Заработала – думай про тело,
Как дешевле всего похудеть.
До икоты мне, Дунь, надоело
В их контактные линзы смотреть.
Наполняя действительность смыслом,
Русских женщин я видел во сне:
В ярко красном платке, с коромыслом
И в очках. Очень редко – в пенсне.
Нет их краше. И – верю я! – шире
Никого не найдётся душой.
Их признали уже в целом мире,
Да и нам грех пройти стороной.
2: Возвращение
Срок пришёл – мне распахнута дверца.
Как же много значенья в словах
Для ранимого русского сердца
Вдруг слилось в «шереметьево-два».
Здравствуй, чистое русское поле!
Жаль, забыл прихватить сапоги…
Сле́пит очи родное приволье.