— Не-е… Т-так я… Дайте… — настойчиво повторил Вася.
— Да я книжку тебе дам…
Вера Петровна ушла в комнату и через минутку вынесла Васе книжку. У Васи просияли глаза и радостно дрогнули руки.
Он низко поклонился учительнице.
— Отвоюем тебя. Потерпи, — сказала Вера Петровна.
Крепко сжимая в руках новую книжку, Вася прошел в свою засаду. С час просидел он с книжкой.
Показалось солнце. Ребята собрались в школу. Тогда Вася спрятал за пояс книжку, вышел из засады и пошел.
Обида и бессильный гнев снова наполнили его сердце.
"Пускай… Небось, ищет его мать-то. Корова неубранная осталась"…
Ему было жаль коровы. Мать он не жалел. "Сапоги обещала. Не надо. В школу пускай пустит. А теперь поплачет", — думал он зло.
Тихим и мерным шагом уходил он из деревни. Вот уже последние домики остались позади, последние пролаяли собаки. Голая и пожелтевшая степь расстилалась вокруг, а вдали темной полоской сипел лес.
Вася шел, ни о чем не думая. Так будто пошел в соседнюю деревушку, что лежит за три версты от них. Он ходил туда нередко с матерью в гости к дядьке. Только деревушка лежит с другой стороны.
Кругом степь. Голая, грустная. Куда-то далеко, далеко, убегает неровная, изрытая проселочная дорога, — и в сердце Васи закрадывается легкий страх. Однако он продолжает итти. Крепче прижимает к себе новую книгу и старается заглушить тревогу.
Шел Вася долго. Может, два часа, может, три… Устал… Присел у дороги. Съел корочку хлеба, захваченную из дома.
Пустынный и грустный вид степи пугал Васю..
Сидя на земле, он закрыл глаза. Его охватило такое чувство, что вот совсем не надо открывать глаз, потому что, если откроешь, увидишь жуткую пустоту оголенной степи, полное безлюдье и в серой дымке таинственную даль… и от всего этого веет чем-то пугающим.
Долго сидел так… Продрог… А когда открыл глаза, уже не было видно осеннего солнца, все кругом было серо и еще более пустынно и печально. Медленно шел день к вечеру. В серой мгле тонула даль, и земля из рыжей стала свинцовой. Было по осеннему тихо.
И вдруг Васю охватил дикий страх. В одно мгновение пронеслась пред ним деревня, мать, в отчаянии бегающая от двора ко двору и ищущая его, корова, которую не убрал он утром.
Как дикий зверек, смотрел Вася вокруг себя.
Никого, никого… Ни души… И куда он ушел? Куда пойдет он один? Разве знает он, где Гаврюшка Грихин?
Вася стоял еще несколько минут, охваченный этими тревожными спутанными мыслями и вдруг, сорвавшись с места и забыв на земле узелок с хлебом и рубашкой, он бросился бежать обратно в деревню.
Он успел отойти от деревни далеко и теперь, бессознательно стремясь вернуться до наступления полной темноты, он несся вперед, гонимый каким-то темным страхом.
Густела темнота, темные тучи ползли по небу, и степь была холодная и неуютная. Одинокая детская фигурка, спотыкаясь и задыхаясь от быстрого бега, неслась в этом широком пустынном пространстве.
Вася бежал долго. Потом сразбегу остановился, чуть не упал от усталости. Дальше он бежать не мог.
Он пошел тихим, усталым шагом.
Его губы запеклись, глаза были широко открыты, а все лицо подернулось серым налетом.
"Скорее бы вернуться домой"…
Теперь им владело только одно желание — скорее, скорее притти в свою избу, залезть на печку и спрятаться от всех на свете. Он не думал теперь ни о школе, ни о новой книжке, засунутой за поясок. Пред глазами его стояла холодная, как бы дразнящая даль, и он чувствовал страх одиночества и пустоты.
Уже совсем стемнело. Вася устало тянул ноги по твердой застывшей дороге. Стало холодно. По щекам Васи текли слезы. Он размазывал их рукавом своего зипунка.
— Мамка, — устало всхлипнул Вася, останавливаясь.
Он чувствовал, что не может уже итти дальше, что силы покидают его.
Деревня была уже близко. Светились огоньки, лаяли собаки. Вася напряг силы и пошел быстрее.
Никто не видал возвращения Васи. Осторожно, словно царапаясь, стукнул он в окно материнской избы.
Авдотья всплеснула руками при виде Васи…
— Будто с того свету воротился, — рассказывала она потом соседке.
— Где был? Где пропадал, Васютка? — всхлипнув, спросила она. Вася ничего не ответил; молча полез на печку и через две минуты уснул, как убитый.
Авдотья посидела у стола, раздумывая о Васе. Смутно она угадывала, где был Вася, но думать об этом долго боялась. Вспомнилась мать Гаврюшки Грихина, осунувшаяся и постаревшая.
— Господи, господи! — закрестилась Авдотья.
Она взяла лампу и полезла на печку. Старательно вглядывалась в серое васино лицо и тихо шептала — "господи, господи", а потом долго крестила его дрожащей рукой.