Наутро Вася встал, как обычно, чуть рассвело и пошел к корове. Острый, терпкий запах коровника охватил его. Он с удовольствием втянул в себя этот запах и подошел к Косянке. Прижался головой к голове коровы и заплакал тихо и жалобно.
"Бедная Косянка, никто не убирал ее вчера. Бедная миленка. И где был бы он, если бы не вернулся?"
Вася представил себе пустынную степь, себя, одинокого, бредущего с узелком в руках, и заплакал сильнее.
Так стоял он долго, терся головой о голову коровы и вспоминал свое вчерашнее путешествие.
Потом вздохнул, перестал плакать и старательно и серьезно стал убирать коровник, чистить скребкой корову и носить воду. Обычно, побудничному, постарому, потекли дни.
Авдотья не расспрашивала Васю, где пропадал он в тот день. Попытка к уходу из дому словно пришибла его. Он почти примирился с тем, что не будет учиться в школе, покорился матери, не говорил о школе.
Дело свое он делал молча и старательно, и Авдотья опять нарадоваться на него не могла.
"Значит ушла из него дурь эта. Бабушка Ненила помогла, что ли?" и Авдотья отнесла ворожее мешочек крупицы.
— Снова работничек, как надо быть, — говорила она соседке. — А испугалася я, милая… В школу, да в школу… Знать ничего не хочет. Одно все твердит — "в школу".
— Ненила — она все умеет. Так заговорит, что и забудет человек, чего хотел, — говорила соседка.
Проходили дни. Густая серая завеса осенних дождей затянула деревню. На улице редко кого увидишь. И ребята охотнее, чем раньше, бегали в школу.
А Вася и в свободные часы не слезал с печки. Он был как будто болен со времени своего неудачного бегства. Новую книжку, данную ему Верой Петровной, он запрятал среди хлама и не прикасался к ней.
Авдотья скоро заметила его молчание, его тоску. Опять бегала она к бабушке Нениле; опять приходила Ненила и шептала над сонным Васей, и Авдотья платила ей из своих запасов то крупою, то картошкой.
Но Вася не выздоравливал.
Уже и зима легла настоящая, и толстым снежным ковром затянуло поля.
Ребятишки играли в снежки, лепили баб, катались на салазках.
Вася не слезал с печки. Он похудел и посерел. Исчезла его прежняя живость, блеск глаз, настойчивость. Он словно окончательно покорился матери. Но вместе с тем он стал слабее, вяло и неохотно работал.
И вот однажды, незадолго до рождества, когда деревня, словно убаюканная, тихо лежала под снежным покровом, а ребята играли на улице снежками, в избу к Авдотье снова пришла учительница Вера Петровна.
Она не забыла Васю и говорила о нем с товарищами из сельсовета. Ей предложили опять попытаться уговорить Авдотью.
Авдотья встретила Веру Петровну еще сдержаннее и враждебнее, чем в первый раз. Она словно колючей проволокой отгородилась своей враждой, и Вера Петровна сразу поняла, что попытка ее опять ни к чему не приведет.
— Здравствуйте, — входя в избу, сказала Вера Петровна.
— Здрасте вам, — холодно ответила Авдотья, не приглашая сесть.
— А я к вам опять по тому же делу.
— Знаем дела эти… И напрасно беспокоились. Все едино напрасно, — поджав губы, сказала Авдотья.
— Послушайте, Авдотья, — решительно заговорила Вера Петровна, садясь на скамью, — что делаете вы с мальчиком?! Где Вася? Вася! — громко позвала она.
Вася уже с самого момента прихода Веры Петровны слез с печки и стоял за ее спиной, вперив в нее глаза и жадно ловя каждое ее слово. Теперь он подошел ближе.
— Вы знаете, что вы делаете с мальчиком, — горячо говорила Вера Петровна. Посмотрите, на кого он стал похож. Был здоровенький мальчик.
Теперь больной какой-то, вялый. Если вы не отпустите его в школу, вас заставят.
— Эге… заставят… Кто? А кто мужика моего вернет? — распаляясь и стуча кулаком по столу, кричала Авдотья. — Мой парнишка, моя над ним воля. А моего согласия на школу не будет!
И опять видела Вера Петровна, что не сдвинуть ей Авдотью с ее точки, что сильнее разума в ней упрямство и темное неведение.
— Да ведь, Авдотья, послушайте, — стараясь быть мягче, убеждала Вера Петровна, — ведь вы его пользы лишаете. Ведь разве такой был у вас Вася?
Вася с замирающим сердцем следил за матерью и учительницей. В широко раскрытых глазах ожидание и трепет, и губы дрожат мелкой дрожью.
— Испортила ваша школа мальчонка, вот что, — кричала Авдотья. — Жили без школы, и не надо нам…
Все уговоры были напрасны.
Вера Петровна поняла, что Авдотью не пронять словами. Возбужденная, усталая поднялась она и обернулась к Васе. Его лицо было перекошено дикой ненавистью.