Фыля простили, как прощают неразумного младенца. Как Эху, рыгнувшую на новую черную рубаху.
И когда Фыль вспоминал об этом, страх мешался с обидой и вовсе исчезал.
Потому что побега из училища, дней, когда его приняли за своего в близком круге Шайне — всего этого оказалось недостаточно, чтобы перестать быть ни на что не способным мальчишкой.
Ему очень хотелось бояться Шеложкитероха, потому что он мог убить его легко и непринужденно, и эта опасность щекотала Фылю нервишки.
Но теперь-то понятно: нечего бояться.
Никто не будет убивать.
Никто не будет тратить на Фыля время и принимать его в расчет.
Не дорос еще.
Васка подполз к стене, оперся на нее плечами, потом спиной и потихоньку встал, стараясь не делать лишних движений.
Ковь, конечно, надо искать, но в камере ее точно нет, а из камеры ему еще выйти надо. А как — это тот еще вопрос. Даже будь он лихим вором, способным открывать замки одним лишь длинным ногтем, не вышло бы: руки-то вон они, за спиной связаны. А про лихого вора, способного вскрыть дверь одними лишь босыми ногами, Васка и не слышал никогда.
Невозможно.
Васка оскалился, вспомнив: можно попросить помощи у Ха. Вот уж кто не откажет. Ржать будет над его слабостью, как припадочная лошадь, потешаться до конца его дней. Но не откажет.
Васка прислонился к прохладной стене пылающим виском. В жизни не думал, насколько плохой вестью может быть то, что бог слышит его молитвы. Хоть режь язык и организовывай с Ложкой клуб тех, кто слишком много болтал и нарвался.
По голове будто били тяжелым молотом — пуф! Пуф! ПУФ! Все ближе и бли… Это не по голове. Это за стеной.
Ну вот, а он беспокоился: она и сама его найдет.
Он отошел к двери, сел на пол, прикрыл руками многострадальную голову и стал ждать. Стоило, наверное, зачитать поисковую молитву, но обращаться к Ха совершенно не хотелось. Васка боялся, отчаянно боялся, что тот ответит.
Стена взорвалась каменными брызгами. Из получившейся дырищи, костеря все, всех и в особенности Ложкину кухарку, выползла перепачканная в пылище Ковь. Васка бы ее и не узнал, если бы не глаза: те горели зеленым огнем.
— Эй, ты! Ты-ты, я тебе говорю! — Рявкнула Ковь.
— Потише не можешь? — Обреченно спросил Васка, поднимая голову, — Расшумелась тут. Как только не сбежались те, от кого ты сбегаешь.
— Ва… Васка?! — Ковь бросилась к нему, обняла за шею, потом затормошила, как тряпичную куклу. — Я думала, мне померещилось.
— Сегодня приехал. Перестань. — Он поморщился.
Ковь повернула его голову, посмотрела на рану.
— Фух, обошлось… Я-то думала, ты все. Надеялась — ну, бред, откуда, он в замке и письма не присылал… Но думала… — Горячо зашептала она, — Надеялась, причудилось в горячке, мало ли что они мне там в той тряпице сунули? А ты — ты живой!
— Зачем им было меня убивать? — Фыркнул Васка, осторожно отцепив от себя ее горячие пальцы. — Сама подумай: два заложника лучше одного заложника, так?
— Я видела, как ты упал. — Ковь на секунду прикрыла глаза, ее передернуло, — Ты упал, а я не могла пошевелиться. Как думаешь, этого достаточно для беспокойства? Ты, гад, куда меня спасать полез? Я те че, принцесса? Тоже мне — герой, голова с дырой…
— Дыру мне Ха залатал. — Рассмеялся Васка и осекся: его собственный смех искажался каменными стенами и звучал нечеловечески гулко.
Ковь только головой покачала. Развязала Васке руки: запахло паленой веревкой. От самой Кови пахло потом и пылью. И, как обычно — нотка застарелой гари. Ковь всегда пахла, как пепелище. Он соскучился по ее запаху и по ее горящим глазам, и по голосу ее соскучился. Конечно, не так он представлял их встречу, но все равно — хорошо.
Васка захрустел пальцами, разминая непослушные кисти. Он их совсем не чувствовал, но знал, что через пару минут будет жалеть о том, что чувствует. Он терпеть не мог, когда руки затекали.
Ковь резко встала, пнула противоположную стену. Обняла ее руками, как родную, лбом прижалась. Бросила коротко:
— идти можешь, башка чугунная?
Васка коснулся руками губ, чтобы не разулыбаться, как деревенский дурачок. По ее обзывательствам он тоже, оказывается, жутко соскучился.
— Почему не дверь? — Он кое-как встал, оперся локтем о выступ, — Почему ты пробиваешь стены?
— Ты знаешь что там, за дверью? — Ковь сделала паузу и ответила сама. — Вот и я. Думала, раз я в камере, то камер много. А много камер — узники в камерах. Я их вытащу и сама сбегу с ними… под шумок.