Васка подумал, каково это: когда какой-то простой, незаметный звук вдруг исчезает навсегда. Вспомнились почему-то отцовские часы с кукушкой, которые висели в кабинете. Когда отец слег он перестал их заводить, потом они и вовсе сломались и куда-то исчезли со стены. И Васка вдруг подумал, что обязательно разыщет их и заведет снова, если у него однажды будет сын. Или дочь. Если верить Ха, то их вообще целых трое.
Желая поскорее забыть эту страшную мысль, он бешено затряс головой.
— Нет-нет, ты мне еще не до конца рассказала. Если молнии спасли тебе жизнь, разве опасность не миновала? — Он не понимал, — Ты же выросла, стала сильнее, должна была найти с Силой общий язык — искала же?
— Это было… оказалось невозможным. Отучившись в Школе больше года, я поняла: в Академии магиков не учат не только потому, что не хотят. Просто это бесполезно. Владение приобретенной Силой во многом… интуитивно. По сути это всего лишь борьба с тем, что все равно сожрет тебя. Человек не должен управлять стихией. Помнишь чешую Етеля? Он очень сильный магик, и он балансирует на грани. То, что он ребенок, помогает ему: дети часто бегают между мирами, не замечая этого. Но это не будет длиться вечно: чешуя однажды прорастет у него под кожей, и если повезет, то он превратится в водяного, а не в очень большого сома.
Васка как наяву представил огромную рыбину с белесыми, тусклыми глазами. Его замутило.
Захотелось спросить Ха, зачем ему это нужно, почему бы не сделать как-нибудь… иначе. Но он знал все ответы своего бога. И очередная смесь слов «какая разница» и «я был юн и циничен» не стоила вопроса.
— Но ты говорила, Мила сильнее? Почему у нее нет чешуи?
Ковь пожала плечами.
— Может, чтобы ее увидеть, нужно было чуть поковыряться? Мила вообще странная девочка. Она почему-то сродственна не только воде. Не удивлюсь, если это разорвет ее на части; если, конечно, она не успеет как-нибудь отсечь лишние возможности.
— Эха… тоже?
Ковь отвела глаза.
— Эха… однажды уйдет в Лес. Однажды она им станет. Но ведь и ты однажды умрешь, разве нет? Так что давай прекратим размазывать сопли и пялиться в далекое будущее и займемся, наконец, побегом. Ты говорил о Шайне?
Васка кивнул, принимая новую тему.
— Они называли ее Сестренкой, и знали, чей я брат. Каковы, думаешь, шансы, что я угадал? — Буркнул он. — Дверь.
Ковь сказала деловито:
— Отойди.
Сложила из пальцев незнакомую Васке фигуру. Постояла немного; ничего не происходило. Тряхнула головой, зашипела, расплела пальцы, в бешенстве пнула дверь ногой, затем ударила раскрытой ладонью — и та загорелась. Пламя было жарким — невыносимо жарким для Васки, хотя Ковь стояла ближе и даже не замечала, как курчавится от жара ее челка.
Васка отошел подальше.
— Мы тут не задохнемся? — Спросил насмешливо, — Дымит.
Ковь вместо ответа просто еще раз пнула обугленную дверь. Босой ногой.
Та с треском поддалась.
— Сейчас сквознячок организую. — Прошипела она.
Но второй раз ударить не успела: дверь вышибли с той стороны, и Ковь едва успела увернуться от створки.
— Здрасте, братец… сестрица. — Это был все тот же горелый мужик, который командовал группой, бравшей Ковь, и Васка выступил вперед, готовый, если что, броситься и попытаться ударить, — Сестренка вас ждет.
— Мы зайдем на неделе. — Пообещала Ковь.
— Сейчас.
Васка выразительно кивнул на дверь.
— Мужик. — Сказал он ласково. — Тебе лучше с ней не ссориться. Как-то раз она упыря сожгла и не поморщилась, знаешь ли. Мой брат говорил мне, что это был брат твоей Сестренки. Сложноваты у вас связи, но огонь… — он еще раз, для самых непонятливых, теперь уже рукой указал на догорающую дверь, — разбираться не будет.
Васка подумал, что него входит в привычку казаться беззаботнее, чем он есть. Делать вид, что он может себе позволить право на уверенность в себе. То, за что он уцепился сейчас — это призрачный шанс, но ему так не хочется сидеть в камере прекрасной дамой и ждать Ложку! Ну нет, обойдется: Васка так соскучился по возможности кого-нибудь спасти и брату такого лакомого куска не оставит.