На другой день они снова гуляли по берегу Цны. И снова соловьи старались для них, снова уже по-летнему палило солнце, еще острее пахли сосны, черемуха, деловито жужжали шмели, перелетая с поздних золотых цветов мать-и-мачехи на ранние цветы одуванчиков.
— Скоро, совсем скоро, нас отправят домой, — говорил грустно Эрик. — До вчерашнего дня я с нетерпением ждал этого момента, а вчера вечером мне вдруг захотелось еще немного побыть здесь, захотелось, чтобы ты на экзаменах разговаривала на немецком языке наравне с преподавателями.
Тане приятно было это слышать, приятно шагать рядом с Эриком по узкой тропинке. Нежная теплота пронизывала ее, когда их руки случайно соприкасались. Он снова рассказывал ей, как прекрасна его Бавария.
— А соловьи у вас есть? — спросила Таня.
— И соловьи, и черемуха, и шмели, и сосны — все такое же. Только еще есть горы…
— Я никогда не видела гор, — сказала Таня, — и ни разу не видела моря.
— Моря у нас нет, у нас озеро, как море, берегов не видно. И совсем неподалеку Баден-Баден. Там русские любили жить. Тургенев там был, Достоевский. Русским у нас всегда спокойно и хорошо жилось.
Гуляли они по берегу реки, сидели под соснами, слушали соловьев и на следующий день, и через день, и через два дня, и через неделю. Таня все с большим нетерпением ждала встречи с Эриком, все нежнее и томительней были их прикосновения друг к другу. Эрик был внимателен, заботлив, терпелив, только глаза его темнели от страсти, когда он прикасался к ее руке. Все томительнее, страстнее были их прощания.
— Хочешь, я покажу тебе наши горы, озера, замок Людвига? Ты будешь очарована! — сказал однажды Эрик. Они стояли на своем любимом месте, на высоком берегу реки среди высоких сосен с жаркими желтыми стволами. Соловьи внизу у воды, казалось, совсем потеряли головы от счастья, страсти.
— Хочу, — невольно вырвалось у нее.
— Хочешь? Ты, правда, хочешь? — не сдержался, схватил он ее возбужденно за руки.
— Хочу, — горячо глядела она ему в глаза. — Но как это сделать?
— Поедем со мной! Я тебя люблю, я давно тебя люблю. Я не представляю свою жизнь без тебя. Моя семья, папа с мамой, моя сестра примут тебя как родную, как дочь, как сестру! Я уже написал им, что встретил тебя, что ты так похожа на Ингу.
— Я тоже не знаю, как я буду без тебя, — прошептала она. — Но как мне быть? Институт, мама с маленькими братьями, и разве меня просто так отпустят с тобой, с пленным? Разве это можно?
— Можно, можно, — снова горячо заговорил он, не выпуская ее рук из своих. — Я уже говорил в лагере, узнавал… Только разрешение надо ждать. А сначала надо жениться нам здесь, по вашим законам. Потом будет можно… Меня должны были с первой партией отправить домой через два дня, но я отказался, попросил, чтоб меня пока оставили… Давай зарегистрируемся по вашим законам.
Она от волнения, от тяжести принять важнейшее для своей судьбы решение, от страха перед будущим не могла вымолвить слова, только кивала головой, соглашаясь с ним. Он прижал ее к себе, к своей большой груди. Она, казалось, полностью соединилась с ним, ушла в него, растворилась в нем, осталось от нее только нежное пушистое облачко. Ни она, ни он не услышали злого насмешливого голоса Вовки Зубана:
— Вот они где, голубки!
И увидев, что на его слова они совершенно не обращают внимания: как стояли прижавшись друг к другу, так и стоят, крикнул громче и жестче:
— А ну отлипайте друг от друга! Слиплись, сволота!
Тут только они услышали его, отстранились друг от друга.
— Слушай, Вовка, уйди, уйди, пожалуйста, от нас, — спокойно, но умоляюще заговорила Таня. — Отстань, не мешай. Не до тебя.
— Я тебе говорил, чтоб ты не вожжалась с ним? — спросил желчным голосом Вовка и сам себе ответил: — Говорил. Я тебе говорил, что прирежу фрица, если увижу его с тобой? Говорил. Сейчас на твоих глазах я буду его резать, а пока потешусь. — Он резко, почти не размахиваясь, ударил Эрика в челюсть.
Немец не ожидал удара, не успел защититься и полетел на землю, на коричневые иголки сосен. Таня сама не поняла, что с ней произошло. Она прыжком, тигрицей кинулась на Вовку, вцепилась ему ногтями в лицо, в глаза. Зубан взвизгнул от неожиданности, упал навзничь. Таня оказалась на нем. Вцепилась руками в его чуб и стала долбить его затылком об обнаженный корень сосны. Зубан извернулся, скинул ее с себя и, завывая, прикрывая окровавленное лицо ладонями, бросился бежать от них. Вся эта схватка заняла по времени секунд пять, не больше. Таня поднялась, глядя вслед убегающему Вовке, и вдруг ей стало так неудержимо смешно, что она захохотала.