Обеденный перерыв еще не кончился. В конторе было пустынно. Прилежная Надя линовала бумагу.
– Я сейчас Москвина видел, – сказал он. – Настоящего.
Она подняла круглое, кукольно-розовое личико.
– Ты как женский день наметила провести? – спросил он деловито.
– Не знаю. Шахтком петь в хору приказал.
– Подумаешь, хор. Пойдем в ресторан. На мои деньги. Коньяк будем глотать. А?
Надя внимательно посмотрела на него.
– Ты чего это? Ты чего? – спросила она, вынимая из его рта папиросу. – Поругали тебя, Митенька, да?
И эта пигалица сочувствие проявляет!
– Какой я тебе Митенька? – проговорил он гневно. – Твой Митенька на колбасе катается…
Он подождал гостя минут пять, не дождался и отправился в бригаду.
У проходной маячил сутулый парень с фотографическим аппаратом на животе. Парень промерз до костей. Хрящеватый нос его отливал красно-сизым блеском, в рукавах заношенного макинтоша едва виднелись кулаки, а глубоко на уши была натянута лыжная шапочка с помпоном.
Усмехнувшись про себя, Митя спросил:
– Вы будете поэт Гоша?
– Я. Добрый день. – Гоша торопливо подал плохо разгибающуюся, замороженную руку. – Очень приятно. Я вас сразу узнал. По Татиному описанию.
– Описала, что рыжий?
Гоша смутился.
– Вам надо было в контору зайти. – Митя нахмурился. – Я там из-за вас полчаса околачивался… Это со мной, – небрежно кивнул Митя вахтеру. Как только он увидел помпон на шапочке, настроение его улучшилось. – Чего вам от меня надо?
– Очень немного. Сведите меня, пожалуйста, с девушкой.
– Насовсем или на время?
Гоша смущенно хихикнул.
– Мне очерк заказали. В праздничный номер. К Восьмому марта. Обязательно нужна девушка. – Гоша робко улыбнулся, открыв лиловую, тоже как будто замерзшую десну. – Ударница нужна. Желательно с шармом. Мне ее снимать придется.
– Со шрамом у нас ни одной нету, – сказал Митя. – У нас техника безопасности поставлена – во! А ударницу подберем. Марки собираете?
– Нет. В детстве собирал, бросил. А вы?
– А я и не начинал. Портянки крутить умеете?
Портянки крутить Гоша не умел: кое-как натянул резиновые сапоги и вслед за Митей двинулся к похожему на Тайницкую башню копру. Мешкать не было времени. Бригада ждала своего бригадира.
Они забрались на деревянную платформу, огороженную вроде телячьей стойки, рукоятчица просигналила «живой груз», шестеренки запричитали, и клеть пошла вниз.
– Глубоко? – прокричал Гоша в Митино ухо.
– Сорок пять.
– Трос надежный?
– Пока держит. – Митя сощурился и добавил:– А все до поры до времени. Не трос – мочало. Кабы увидели, ахнули!
И Гоша затих.
Потом они долго шли штольней по скользким доскам, шлепающим под ногами мокро, как прачечные рубельники, шли, прижимаясь к стене от груженых вагонеток, сказочно бежавших без мотора и без толчка под невидимый уклон; вагонетки гремели, откатчики, умостившиеся на рамах, орали в темноту «Бойся!», с кровли шел дождь. Редкая цепочка электрических лампочек блестела елочными бусинами в банном тумане под низким потолком и изгибалась направо, в бархатную подземную тьму.
– Ты, друг, давай активней нагинайся, – обернулся Митя. – Фару навесишь –отвечать не буду.
Интерес к поэту он потерял и соображал, как бы поскорее от него избавиться.
На его счастье, в дневную смену работала Мери. Он увидел издали мигающую контрольку.
– Вот она, – сказал Митя. – То, что надо. Звать Мери.
Мери бесцеремонно ослепила фонариком сперва Митю, потом Гошу.
– Товарищ к тебе, – объяснил Митя. – Из редакции. Куплеты про тебя будет складывать.
Сбагривать корреспонденцию на Мери было удобно. Она обладала техническим образованием и нахальной красотой. С ней неоднократно беседовал Первый Прораб.
– А, из газеты! – обрадовалась Мери. – Вот хорошо! Киршона знаете? Нет? А я знаю… Ничего малый. Вас как звать? Гоша? А фамилия? Успенский? Чего-то я ваших книг не читала… Писателей много, а я одна. Женатый? Чудно! Писатель, а неженатый! Я и Пушкина читала, да позабыла. Минуточку… Патрон присобачу, поговорим ладком. Только так: я вам – мерси и вы мне – мерси… Тут надо туляка одного покрепше продернуть.
– Какого туляка? – насторожился Митя.
– Да ты его знаешь, слюнявый такой, с Тулы трубы возит. Как в Москву, так и давай разлагаться. Пускай жена почитает, зуб ни за что вышиб, падла. Вот, гляди.
Она оттянула распухшую губу.
– Ему поручено не про зуб писать, красавица, – пояснил Митя. – Ему поручено про Восьмое марта, про Международный женский день писать… А тебя в данный момент не то что на карточку снимать, на тебе клейма ставить негде. Пошли.
И Гоша захромал натертыми ногами дальше, вслед за бригадиром.
Они остановились в углублении, разработанном в виде пещеры. Серые песчаные стены поблескивали как халва. Под тусклой угольной лампочкой висела табличка «Аварийный запас», и перечислялось, сколько багров, топоров, ведер, досок и бревен– должно быть припасено на случай беды. Из обязательного ассортимента осталось только четыре осклизлых обрубка. На одном из них коротал рабочее время Осип. Он упирал перочинный нож в колено и ловчился, чтобы, кувырнувшись двойным сальто, нож воткнулся в землю.
– Получается? – спросил Митя любезно.