Он вспомнил, что всем этим хотя бы частично обязан Тате, вспомнил, что она ни разу не попрекнула его за прошлое, не ждала никаких объяснений. Ему захотелось поблагодарить ее, сказать что-нибудь доброе, глупое… И, когда поравнялись со скрипучим фонарем, он прижал ее руку и шепнул:
– Помнишь?
– Ты «Бориса Годунова» читал? – спросила она грустно.
– А как же.
– Помнишь, что посоветовал Шуйский Воротынскому?
– Воротынскому? А что? Мы Воротынского не проходили.
– А то, что не все желательно помнить. – Тата сделала менторскую паузу. – Кое-что полезно и забывать… Как ты думаешь, ледоколы долго ремонтируют?
Митя ругнул себя за легкомыслие. Ведь он знал, что отец ее уплыл в северные моря, что корабль раздавило, а команда высадилась на плавучую льдину где-то возле Северного полюса. Он попробовал утешить: на помощь экспедиции двинулись аэросани, самолеты, корабли, собачьи упряжки. Слепнев поехал в Америку покупать самолеты. Обсуждается вопрос о посылке дирижаблей. А самое главное – создана спасательная комиссия под председательством товарища Куйбышева.
Тата молчала. Непонятно было, слушала она или нет. Впереди показалось отлично отшлифованное ледяное зеркальце. Митя покосился на него и спросил:
– Как все-таки этого «Челюскина» угораздило затонуть?
Тата взглянула на него с изумлением.
– Неужели тебе не ясно? Вредители.
– Ты что? Какие на Северном полюсе вредители!
– Откуда я знаю? Вредители значков не носят.
– Что же ваши капитаны глядят? Мы тут, на суше, с врагом в два счета расправляемся.
– Ты нашел, кто гвозди в насос насыпал?
– Найдем.
– Ну вот!
– А я тебе говорю, найдем! За своих ребят я голову кладу. У меня, знаешь, как дело поставлено? Скажу: братва, остаемся в ночь – и точка. В других бригадах базарят, а у меня – ша! Я не выхваляюсь, а говорю как есть. Меня ребята уважают. Потому что не выламываюсь, к людям отношусь, как товарищ к товарищу. Недавно подкинули мне чудика на исправление. Недоносов ему фамилия. Звать Осип. Бедолага, видать, навроде меня, сирота-одиночка. Подумал, подумал, какой к нему подход? И хлоп ему даровой билет в «Аврору»…
Он взглянул на грустную Тату и виновато осекся.
– За отца не тужи, – продолжал он, помолчав. – Ему там северное сияние светит, шамовки у них на три месяца. Небось сидит на торосе и пишет научный труд про осетра и супругу его осетрину.
– Ты на Севере был? – остановила его Тата.
– Был.
– Где?
– Ну не был. А что?
– Ты не понимаешь, что такое кораблекрушение на Севере. Гоша рассказывал, что они работают до обмороков. Как на каторге.
– Чего они там делают? Метро роют для белых медведей?
Она промолчала.
– Я смеюсь… А кто это Гоша?
– Я тебе уже сто раз говорила. Сосед. Стихи пишет.
– Это с ним ты на «Встречный» ходила?
– С ним… Они ужасно много работают. Строят бараки. Ровняют площадку для посадки самолетов. Торосы рубят. А папа абсолютно не приспособлен к физическому труду. Здесь, на субботнике, и то умудрился палец вывихнуть.
– Сколько их там?
– Около ста человек.
– Это Гоша сказал?
– Нет. Я сама читала.
– И льдина не тонет? Держит сто человек?
Тата невесело рассмеялась.
– Держит, Митенька, держит. И барак держит, и радиостанцию, и провиант, и самолет выдерживает.
– Свой самолет у них?
– Да. Поломанный. Не летает.
– Вот это так льдина! А шамовку как раздают? От пуза или, как у нас, по карточкам?
– Какое это имеет значение?
– Ясно, никакого… Я смеюсь… Ты, главное, насчет отца не переживай. Он у них предмет дефицитный. Запакуют в меховой мешок и караул поставят – медведей отгонять.
– Повторяю, они там работают, работают до изнеможения. Они ровняют площадку, строят настоящий аэродром. Недавно у них был товарищеский суд. Кто-то отказался покинуть палатку по авралу. Не хватило сил. Представляешь?
– Ну и что?
– Его судили. И я боюсь, что это… Ты куда?
Как было упомянуто, вдоль дорожки бульвара темнели соблазнительные ледянки. Митя старался не смотреть на них. И вдруг какой-то пацан бочком профуганил по длинному ледяному зеркальцу так ловко, что стерпеть не было никакой возможности. Митя разбежался, пролетел метра три ангелочком и чуть не клюнул носом в снег. «Гоша себе бы этого никогда не позволил», – прозвучала в его ушах Татина фраза.
Однако она не произнесла этой фразы. Она печально дождалась его возвращения и договорила:
– Боюсь, что это был мой отец.
Они шли берегом замерзшего пруда. У низкой ограды замигали красные буквы «Берегись трамвая», волнисто запела проволока, и трехвагонный поезд, вылущивая ломкие, злорадно сжигавшие себя искры, с аварийным скрежетом прогрохотал к Покровке.
– Это что, тебе тоже Гоша сказал? – спросил Митя.
– Нет. Это из других источников.
– И к чему его присудили?
– Отправить на берег в первую очередь. Если это правда, я уеду… Я в Москве не останусь…
– Знаешь что, Татка, у следователей такой закон: пока на руках нету фактов, не марай человека. Хоть он тебе отец, хоть кто,.. Про Недоносова тоже трепались, что по карманам шарит…
Был тогда неподалеку от Чистых прудов кинематограф. Раньше он назывался «Волшебные грезы», потом «Аврора». Тяжелые, мореного дуба двери. По обеим сторонам бетонные вазы, наполненные песком, чтобы трудней было опрокинуть.