Максимилиан, сын Карла Брюнхвальда, что со штандартом Волкова ехал в голове колонны, обернулся и крикнул отцу и рыцарю, что шагов на десять отстали от него:
– Господа, замок!
Брюнхвальд и Волков, занятые малозначительным разговором, подняли головы и поглядели туда, куда указывал юноша. Они за день видели много замков, наверное четыре, не меньше, но этот, несомненно, принадлежал Его Высочеству.
Маленберг стоял на скале, возвышаясь над лесом. Родовой замок дома Ребенрее был виден издалека.
– Надо бы добраться до него дотемна, – сказал кавалер.
Очень ему хотелось, чтобы герцог увидал его отряд.
– Успеем, – заверил его Карл Брюнхвальд и, обернувшись, крикнул: – Шире шаг, ребята! Скоро постой. Вон у того замка встанем.
А кругом было на удивление хорошо. Поля со всходами, луга, кони пасутся, коровы. Дома мужиков вовсе не хибары: побелены, крепки. Кирхи не бедные. Коров вокруг много, на каждом клочке земли вдоль дорог, там, где есть трава, – корова. Ветряки мельниц то тут, то там. Богатая земля, богатая. Одно слово – родовой домен герцога. И великолепный замок на горе, новый, крепкий, высокий, как скала, красивый. Брать его – только зубы ломать: на горе стоит, вокруг него даже пушек не выставить. Разве только предместья пограбить. В общем, все здесь хорошо и красиво. Видно, ни разу сюда еретики с войной не доходили.
Как приблизились к замку, навстречу рысью выдвинулись два всадника. Ретивые, но вежливые господа оказались. Сначала у Максимилиана спросили, чей стяг он держит. Строго спрашивали, но без грубости. Получив ответ, подъехали к Волкову и Брюнхвальду. Поздоровались, представились и спросили, зачем это они ведут столько добрых оружных людей к замку Его Высочества.
– Это рыцарь Божий Фолькоф, – за Волкова ответил Брюнхвальд, – а то люди и офицеры его. Идет он к замку Его Высочества так как барон фон Виттернауф звал его, чтобы герцог мог наградить рыцаря по его заслугам.
Один из господ сказал тогда:
– Станьте под замком, там постоялых дворов довольно, и велите людям вашим вести себя смирно, простой люд не обижать и ждать, когда принц вас пригласит.
Брюнхвальд, видно, собирался ему ответить, что они и не думали этого делать, чай, не разбойники, но Волков его опередил и объявил:
– Так мы и поступим. Предайте Его Высочеству, что я смиренно жду его аудиенции. И передайте барону фон Виттернауфу, что я прибыл.
– Мы все передадим, – обещали господа и уехали в замок.
Под горой, на которой стоял замок, раскинулось большое село, да и не село уже, скорее город, просто без стен. Город да и только. И дома у него каменные, и ратуша большая, рынки, церкви. Чем не город? Там нашлись постоялые дворы, а один и вовсе неплохой. Волков снял комнаты всем своим офицерам. И Бертье, и Рене, и Брюнхвальд были довольны. Солдаты по разрешению хозяина за малую плату расположились в палатках на скошенном поле возле села. Они поставили котлы с бобами на огонь, зарезали двух баранов, что купил им кавалер, пили пиво и ели свежий, белый хлеб. И все были довольны. Все, кроме Агнес.
А чего ей быть довольной? Комнату господин ей снял маленькую, с узкой кроватью и без стола. Столоваться ей внизу велел со всем постоялым людом. А ее служанку Астрид так и вовсе оправил спать в людскою со всякой сволочью, с лакеями и холопами. Авось не барыня. Госпожа Агнес хотела по лавкам хорошим пройтись, слава богу, они тут были. Она видела из кареты добротный лен да еще шелковую лавку. Так господин денег не дал. Отчего же ей быть в добром расположении духа? Так и ходила по трактиру после ужина злая. Встретила в коридоре Максимилиана. Говорить с ним хотела, да он убежать норовил, твердил, что по делам господина старается. Так от злобы она ущипнула его за щеку. Сильно. А он взвизгнул, отпихнул ее и убежал. А она посмеялась немного, хоть чуть развеселилась и пошла Ёгана искать. Решила отчитать его за нерадивость и неумение водить карету.
Не нашла, пошла в покои господина, а там с ним мужчины за столом. Офицеры. Ей очень нравилось, что эти господа всегда вставали и кланялись ей, когда она входила в комнату, шурша своим дорогим платьем. Все вставали, только кавалер не вставал, говорил с ней неучтиво. А мог и вовсе, коли в дурном духе был, из-за стола ее выпроводить бесцеремонной фразой: «Спать ступай, к себе иди». Все ее чтили, все ей кланялись: и господа, и холопы, даже те, кто видел ее первый раз, а он как со служанкой с ней говорил. Или еще хуже, как с ребенком. И при людях небрежно протягивал ей руку для поцелуя. И она целовала эту руку с поклоном. В этот момент Агнес сама не знала, нравится ли ей при людях руку ему целовать или злится она на него за такое унижение. Скорее, и злилась она, и нравилось ей. Все сразу.