Иногда он дозволял ей посидеть с ними за столом, выпить вина – но недолго. Затем всегда отсылал ее. И опять обидно отсылал, словно она была дите неразумное. А она вовсе не дите. Может, ей и интересно было поговорить с господами офицерами, блеснуть знаниями своими, увидеть на их лицах удивление и восхищение. Зря она, что ли, книги читала одну за другой. А господин говорить ей не давал, гнал ее безжалостно. Или шутливо спрашивал господ офицеров, не знают ли те кого, кто взял бы Агнес замуж. Те отвечали, что таких богатеев среди своих знакомых не встречали и что госпоже Агнес в мужья пойдет только граф, никак не меньше. И тогда господин говорил, что графов он не знает и за неимением таких выдаст ее, наверное, за Сыча или Ёгана. И тут следовал смех. Солдафоны, чего с них взять.
И вот из-за этого она уже точно на него злилась. Краснела и говорила слова негрубые, но тоном дерзким, отчего все мужчины смеялись от души еще больше, и кавалер ее выпроваживал прочь. Вот и в этот вечер в постоялом дворе Волков и офицеры посмеялись, и он опять выгнал Агнес из-за стола. Она выпила вина и была зла, раскраснелась, даже стала хороша собой. Вскочила и убежала, как обычно, даже не пожелав ему спокойного сна, а после нее Брюнхвальд, Рене и Бертье тоже откланялись и пошли по своим комнатам.
Трактирные лакеи быстро убрали со стола посуду, остатки ужина и ушли. А Ёган взялся смотреть одежду господина, приговаривая:
– Это чистое. И это чистое. И это еще поносите.
– Ты не забывай, что завтра меня может герцог звать, не дай бог у меня одежда грязная будет, – напомнил ему Волков.
– Все, что нужно, сейчас прачке снесу, ждет она, – обещал слуга, – сапоги вычищу, завтра будете сами, как герцог.
– Туфли тоже приготовь, может, в туфлях пойду, – задумчиво произнес кавалер и добавил: – Сундук мой дай.
Ёган бросил копаться в тряпках господина и подтащил к столу тяжелый сундук.
Волков достал из кошеля ключ, повозился и откинул крышку. Сундук был железный, кованый, с хитрым замком и очень крепкий. Внутри много отделений, но занято всего три. В одном, самом большом, лежал мешок синего бархата, в котором хранился голубоватый стеклянный шар. Его кавалер трогать не стал. Он не любил эту вещь и без необходимости даже не прикасался к ней.
А вот все остальное из сундука извлек. И теперь перед ним на столе лежали расплывавшийся от тяжести большой суконный кошель и кожаный плоский кошель для важных бумаг. Там был имперский вексель на тысячу с лишним монет. Волков его и доставать не стал, проверил, на месте ли, и все. А вот содержимое холщевого кошеля вывалил на скатерть.
Золото! Никакого серебра, только золото!
Он и так знал, сколько у него этих славных монет, но решил еще раз пересчитать. Стал раскладывать их столбиками: гульдены, флорины, тяжелые цехины, флорины папской чеканки, эгемские кроны, королевские экю и даже старинный «пеший франк». И самые ценные из всех – тяжелые дублоны. Четыреста две золотые монеты. Волков не мог сказать точно, но приблизительно они стоили восемнадцать тысяч талеров Ребенрее. А значит, все двадцать тысяч талеров Ланна и Фринланда. Да, это были хорошие деньги. Очень хорошие. И все это он заработал всего за один год – непростой, конечно, зато и награда оказалась намного больше, чем получал он за двадцать лет в солдатах и гвардии. В разы больше.
И это не считая векселя, кое-какой брони, аркебуз и арбалетов, что лежат у него в доме в Ланне. А еще имеется кусочек земли в Ланне с кузницей. Да карета, хорошие кони. Да еще и серебро в кошельке. Там монет полторы сотни, не меньше. Черт, еще пушки! Три пушки, что он вывез из Ференбурга, они тоже стоят больших денег. И все это не считая связей и знакомств, которыми он оброс. Несомненно, Бог был к нему милостив и воздал ему по делам его, хотя и нелегко ему все это далось. И это еще не конец, завтра Волков получит то, о чем мечтал с поступления в солдаты.
Да, он мечтал о земле, всегда мечтал. Он заразился этой мечтой от офицеров, у которых служил в молодости. Все они всегда копили деньги, и копили только на одно. А придворные, на которых он насмотрелся в годы гвардейской службы, готовы были на любые подлости и на самоубийственные безрассудства, только чтобы сеньор дал им землю. Все эти твердые, жесткие, жадные люди мечтали бросить свое ремесло или удалиться от двора, как только накопят достаточно денег на клочок земли. Земли с мужиками, чтобы больше никогда не нуждаться. Чтобы до конца дней своих быть господином. И умереть господином.