— Скажите громко: «Принимаю».
— Принимаю!
— Скажешь ли ты без утайки при других рыцарях, нобилях и при свободных людях, что я твой сеньор?
— Скажите: «Вы мой сеньор».
— Вы мой сеньор! — повторил кавалер.
— Клянешься ли, что будешь чтить меня как названного отца или старшего брата?
— Повторите дословно, — шептали из-за спины.
— Клянусь, что буду чтить вас как названного отца или старшего брата.
— Клянешься, что по первому зову моему, придешь ко мне конно, людно, оружно и станешь под знамя мое.
— Повторяйте дословно, — говорил человек, но Волков уже не прислушивался к нему.
— Клянусь, что приду по первому зову вашему конно, людно, оружно и встану под знамя ваше.
— Клянешься не замышлять против дома моего, людей моих, замков моих? Не служить врагам моим?
— Клянусь, не замышлять против дома вашего, людей ваших, замков ваших. Клянусь не служить врагам вашим.
— Клянешься быть знанием и советом со мной? Клянешься, что не утаишь от меня знаний своих и поможешь советом своим.
— Клянусь быть знанием и советом с вами. Клянусь, что не утаю знаний от вас и поделюсь советом с вами.
— Клянешься, что будешь мечом и щитом моим?
— Клянусь, что буду мечом и щитом вашим.
— Примешь ли суд мой, как суд отца своего.
— Приму суд ваш как суд отца своего.
Герцог сделал паузу, заглядывая кавалеру в глаза, видимо остался доволен смиренным взглядом Волкова и продолжил:
— Верую клятвам твоим, ибо сказаны они рыцарем, перед рыцарями, нобилем перед нобилями и свободным человеком перед свободными людьми. — произнес герцог. Он встал. — И даю тебе в лен землю, что с юга и востока омывается быстрыми водами реки Марты и что зовется Эшбахтом. Или как ее еще зовут Западным Шмитцингеном. И так и будет до дня, что держишь клятву ты.
Среди собравшихся в часовне прошел ропот удивления. Но Волков ничего уже не слышал. Он завороженно повторял про себя название своей земли: «Эшбахт. Эшбахт». Как удивительно и приятно оно звучало.
— Встань, друг и брат мой, — сказал курфюрст. — Отныне, пусть все зовут тебя Иероним Фолькоф господин Эшбахта. А ты будь добрым господином и справедливым судьей людям Эшбахта.
Он помог Волкову встать и дважды поцеловал его в щеки. И громко проговорил, обращаясь к собравшимся:
— Господа, перед вами Иероним фон Эшбахт.
Люди зашумели, Бертье звонко и неподобающе громко для церкви кричал: «Виват». Но кавалер не слышал ничего больше.
Не слышал он и хоров, что запели «Осанну» по такому случаю, и как громко, почти над головой ударили колокола в его, видимо, честь. Он почти не отвечал на поздравления, только стоял истуканом и улыбался, слегка кивая головой. И повторял про себя всего одну фразу: «Иероним Фолькоф фон Эшбахт. Иероним Фолькоф фон Эшбахт». Как удивительно и красиво теперь звучало его имя.
Он очнулся от своего чудесного забытья, когда стоял уже во дворе замка, окруженный своими и чужими людьми, среди них все еще было много вельмож, и все тех же рыцарей Молодого двора. Один из молодых придворных кричал ему:
— Послушайте… — он видимо хотел польстить Волкову, — Эшбахт, с вашей стороны было бы невежливым не устроить пир.
Остальные, особенно молодые рыцари Выезда, громко поддержали предложение своего товарища.
Волков согласно кивал, хотя страшно не хотел ни тратиться, ни пировать с этими господами, он для вида соглашался, но тут же оговаривал пир и, слава Богу, у него была такая возможность:
— Добрые господа, прошу заметить, что вино и пиво на пиру подаваться не может.
— И что ж это за пир без выпивки? — удалялись вельможи и рыцари.
— Господа, господа, — кавалер поднял палец как в назидание, — пост господа, не будем про него забывать. Пост. Надеюсь, что среди нас нет таких, кто ради радостей мирских готов рисковать бессмертной душой?
Лица господ рыцарей сразу стали кислы. А Волков продолжал:
— Думаю, что хорошие бобы с луговыми травами, репа, нежирный сыр, будут уместны за столом даже в пост, или… — Он оглядел собравшихся, — или я клянусь, что устрою настоящий пир с вином и медом, и самыми дорогими кушаньями, но только после поста.
— Уж лучше дождемся конца поста, — разочарованно соглашались придворные. — Репу, да бобы, пусть мужичье жует.
А тут пришел слуга, очень кстати, и сообщил ему, что его ожидает канцлер. И этим он избавил кавалера от продолжения этого неприятного разговора с этими неприятными людьми.
Лакей, это не мажордом, лакей шел не торопясь, чтобы господин Эшбахт не морщился на каждой высокой ступени замка. Он привел Волкова к большой зале, в которой находился огромный стол и стеллажи с книгами. Там его ждал человек в мехах и золоте, звали его Рудольф фон Венцель, фон Фезенклевер канцлер его высочества. Правда, меха он снял, оставив на себе только золото. Он, несмотря на утро, уже поигрывал вином в высоком стакане. И увидав кавалера, заговорил, тон его был скорее деловой, чем приятельский: