Если дотошный историк разыщет когда-нибудь в архиве потрепанную тетрадку, в которой делались записи о работе общества, он по ней составит очень неполное, а может быть и превратное представление о том, что там происходило.
Возможно, историк наткнется на записи о частых занятиях астрономического кружка и долго будет думать — почему это передовых рабочих Нарвской заставы так интересовала в те годы небесная механика?
Комета Галлея… Конечно, о ней и комете 1910 года много говорили и писали в ту пору. Газеты печатали снимки хвостатого «чудища», двигавшегося по ночному небосклону, пространно обсуждали, заденет ли оно Землю и что тогда будет. Это очень способствовало повышению тиража. Но историка удивит, наверно, что интерес к кометам возник в обществе словно бы с изрядным запозданием, когда газетная шумиха уже утихла и бойкие репортеры, обкормив читателей астрономическими утками, искали других сенсаций. Почему так? Историк будет долго мучиться над этой загадкой, может быть, до тех пор, пока не встретит старого нарвского большевика. А тот, узнав о его недоумении, только рассмеется — весело и немного растроганно. Упоминание о кометах воскресит в его памяти далекие дни.
— Галлея, говорите? Да, было… А ведь не так уж она нас волновала, эта комета. Читали мы о ней в газетах, но толковали, собравшись вместе, о другом. В двенадцатом году была, как вы знаете, Пражская конференция, мы ждали материалов о ней с нетерпением и, когда они поступали, когда появлялся товарищ, который мог рассказать о конференции, спешили собраться. Но планы общества проверялись полицией, и темы для занятий надо было выбирать безобидные. Комета Галлея пристава вполне устраивала…
И вот собирались «любители небесной механики» в обществе и жарко обсуждали решения конференции, изгнавшей из партии меньшевиков. А лектор-астроном сидел в сторонке на тот весьма вероятный случай, если вдруг зазвонит колокольчик у входа и в двери повелительно застучат кованые сапоги городовых. Тогда он быстро достанет свои записи и станет читать откуда-то из середины — об орбитах, эфемериде, перигелии, эксцентриситете. Пусть городовые слушают и просвещаются, если хотят…
Ни в каких тетрадях не найти и записи о встрече с рабочими депутатами Государственной думы, а они тоже тут бывали.
Однажды весной в общество вбежал запыхавшийся Петя Александров.
— Мы привезли депутата-большевика Григория Ивановича Петровского. Сейчас здесь будет… Обещал рассказать о работе думской фракции.
— Как же тебе удалось? — удивился Вася.
— А что особенного? Мы его пригласили, а он поехал с полным удовольствием. К рабочим ехал, не к министрам.
Товарищи быстро прикинули:
— У нас сегодня что должно быть? Хоровой кружок? Нет, это не очень подходит…. Библиотечная комиссия? Отлично. Почему бы там не посидеть депутату?
Библиотечная комиссия — организация скромная, состоит всего из нескольких человек. Но сегодня она собирается в самом большом помещении — «зале». Все, кто есть в обществе, опешат туда, и «зал» переполнен. Всем хочется послушать доклад рабочего депутата. Но его приезд не проходит незамеченным и для полиции. Шпики таскаются за депутатом целой свитой, выслеживают каждый его шаг. Едва начался доклад, а пристав уже звонит в дверь, от спешки, он запыхался. Орава городовых топает по лестнице. Ну что ж, этого следовало ожидать.
— По какому случаю собрались?
— Обсуждаем библиотечные дела…
— Что именно?
— Как читатели обращаются с книгами.
Пристав сверлит глазами собравшихся. Депутат сидит спокойно в одном из рядов, словно происходящее сейчас не имеет к нему отношения. Пристав тоже садится на стул. Городовые переминаются с ноги на ногу в дверях и смотрят на пристава.
А перед залом за кафедрой стоит один из членов библиотечной комиссии.
— Небрежное отношение читателей к книгам, о котором я уже упоминал, причиняет библиотеке серьезный ущерб… Кроме названных неисправных читателей я могу перечислить и других…
Совсем так, точно его доклад длится добрых полчаса.
— Некоторые еще палец слюнят, когда переворачивают страницы, — говорит кто-то из зала. Не Вася ли эго Алексеев? — И пишут ни к селу ни к городу на полях.
По залу проходит смешок.
— Совершенно справедливо, — откликается «докладчик». — Смеяться нечего… Однако я прошу не прерывать. Каждый сможет высказаться в порядке получения слова…