Хорошо хоть, что осталась школа на Ушаковской. Вася и его друзья становятся ревностными учениками.
В школе теперь надо быть очень осторожным. Полиция не спускает с нее глаз. И все-таки здесь образуются кружки рабочей молодежи. В кружках воспитывается новое поколение путиловских большевиков.
Поначалу кружков два. В одном ведет занятия Вася, с другим занимается немолодой уже человек с бородкой и в пенсне, приезжающий из города, — провизор какой-то аптеки. Зовут его товарищ Ахий. Фамилии никто не знает, разве что Вася, но он ее не называет даже друзьям. Конспирация, понятное дело.
— Где соберемся?
Во время перемены Вася коротко обменивается мнениями с товарищами.
— Давайте снова у меня, — охотно предлагает Ванюшка Тютиков.
— То-то и дело, что снова, — говорит Вася. — Заметно будет. Может, в Дачное поедем, в леске посидим. Погода вроде ничего. Вот и отправимся завтра…
— Есть тут квартира у одного паренька на Зайцевой, вроде подходящее место, — говорит Коля Андреев.
Коля примкнул к их кружку не так давно, но человек он надежный. К его предложению стоит прислушаться.
— Проверь эту квартиру, посмотри хорошенько. Подойдет — соберемся там в следующий раз.
Коля кивает головой. Конечно, он проверит. Вася дает ему важное поручение, и он это понимает…
В лесу возле Дачного они пробираются в хорошо знакомую ложбинку, окруженную густыми кустами ольхи. День действительно погожий, но поздняя осень дает знать о себе. Листья на ольхе побурели, и ветер легко обрывает их. Пышные перья папоротника съежились и стали черными. Воздух холодный и сырой, — солнце уже не греет в эту пору. Девушки приходят с лукошками, на дне которых лежат сморщенные старые грибы или перекатывается крупная жесткая клюква. От таких грибов мало проку, да и от горстки клюквы тоже, но для конспирации может пригодиться.
Смешно подумать, они ведь, бывало, ворчали, что на партах в Ушаковской школе неудобно сидеть — парты детские, а они уже взрослый народ, — но там все-таки сидишь, положив тетрадку и книгу, чернильница перед тобой, сколько хочешь макай перо. Тут (они устраиваются на пеньках и скользкой, покрытой палым листом земле. И тетрадок у них с собой нет. Полагаться надо на память. А кружок серьезный. Они изучают «Капитал».
— Сегодня, товарищи, мы должны разобраться в том, что такое стоимость, — говорит Вася.
Большую часть минувшей ночи он просидел над «Капиталом». Теперь надо растолковать прочитанное друзьям. Он достает книгу из-под пальто и начинает читать, снабжая своими пояснениями каждую фразу.
В лесу тихо, но кто знает, может быть, где-то совсем близко бродят шпики, высматривая подозрительные сборища. Надо быть начеку, и вместе с тем, надо очень внимательно слушать, если хочешь усвоить то, что написано в (книге.
— Значит, как вы понимаете потребительную стоимость?
Вася отрывает глаза от книги и смотрит на друзей. Никого из них не назовешь здоровяком. Худощавые сутуловатые фигуры, бледные усталые лица. Позади долгая неделя тяжелого труда, а сытно они никогда не ели. Теперь война, всё растет в цене, кроме их работы… До того ли им, чтобы изучать сложные научные труды? Фразы, прочитанные в книге, кажутся порой отвлеченными, их смысл не легко укладывается в голове. Но всё это надо понять и осилить. Без этого не станет по-настоящему ясно, почему так тяжела их работа и скуден хлеб, почему идет война и зачем шпики бродят вокруг леса… А главное — что следует делать рабочему человеку.
В лесу звонок не звонит и никто не посматривает на часы. Часов, по правде сказать, у ребят нет — дороги, не по карману. Да ребята и не спешат расходиться. Часто ли удается вот так сойтись вместе и потолковать?
— А я, знаете, интересную книжку прочел на днях, — говорит Вася, окончив разбор главы «Капитала», — называется «Вера в бога». Поп ее написал, но честный поп. Бывают, оказывается, и такие. Понял он, что религия — чистый обман, что сказками о боженьке дурачат народ, и написал об этом. Конечно, расстрига этот не марксист, ему до марксизма, как до неба, но в книге много полезного.
Увлекшись, он подробно рассказывает о прочитанном.
— А верующих ведь хватает даже среди рабочих. Про своего отца хоть скажу — богомолец.