Но годы, когда он рос, были трудными для Нарвской заставы. Легко там никогда не бывало, а об этих годах и старики говорили: «Такого видывать еще не приходилось».
Это были глухие годы после революционной бури. Городовые снова стояли на углах, как идолы, — сытые и уверенные в себе. По ночам полиция врывалась в рабочие дома. Нетерпеливо и повелительно стучали в двери, грохотали сапожищами в коридорах, вспарывали слежавшиеся сенники и отдирали топорами визжащие половицы. Многих уводили, и мало кто возвращался обратно.
Не только полиция опустошала заставу. Людей гнали безработица, голод. Останавливались цехи и целые заводы. Путиловский дымил, но тысячи мастеровых получили расчет, почти половина всех рабочих.
— Обойдемся без забастовщиков, — говорил Белоножкин, подписывая приказы об увольнении. — Остальные пусть теперь поработают — каждый за двоих.
Мастера-черносотенцы, которых, как Тетявкин а, в пятом году выгоняли из мастерских, появились снова — высокомерные, полные злорадства.
— На тачках нас катали, теперь повозят на своей спине, — говорили они о рабочих.
И люди уходили. Те, у кого осталась родня в деревне, подавались туда. Тихо стало в переулках вокруг Петергофского шоссе. Жизнь была как мертвая зыбь на море. Но мертвая зыбь бывает не только после прошедшей бури. Она и предшествует новой.
Бури эти — минувшая и будущая — давали знать о себе в обманчивой тишине тех дней.
За Нарвской частыми стали пожары. Они и раньше случались нередко. Тесно приткнувшиеся один к другому, деревянные дома были набиты людьми. Жизнь не утихала Даже в глухие ночные часы, — одни возвращались со смены, другие спешили на завод. Эти домишки легко занимались от малейшей искры, от небрежно брошенной цигарки, от сажи, загоревшейся в трубе. Но теперь, когда население заставы уходило и многие дома совсем пустовали, пожары стали еще более частыми, чем прежде.
И днем и ночью проносились по Петергофскому шоссе упряжки. На красных дрогах спиной к спине сидели пожарные в высоких касках, сверкавших, как самовары. Тревожный перезвон медных колоколов гнал людей с дороги.
В думе удивлялись: что это так неблагополучно стало за Нарвской? Но застава лежала вне городской черты, и дела ее не очень волновали гласных. А за Нарвской недоумения не испытывал никто. Там знали, в чем дело. Хозяева хотели вернуть капиталы, вложенные в дома, переставшие теперь приносить доход. Покупателей не находилось, но ведь можно было получить страховку…
Пожарные спешили, колокола на дрогах звонили громко, но путь был не близкий, а сухое дерево разгорается скоро. К приезду пожарных огонь иной раз охватывал уже целый квартал.
Заставские мальчишки поспевали на пожары быстрей. Неистовый огонь завораживал и неудержимо привлекал их.
Было совсем раннее утро — ветреное и по-осеннему холодное, когда Вася с дружками прибежал в переулок недалеко от шоссе. Мальчишеский телеграф — еще не изученная наукой, удивительно быстро действующая система оповещения — не обманул. Пожар оказался большой на редкость. Пламя жадно перекидывалось с дома на дом, слизывало длинными языками заборы, прыгало по тесовым крышам. А возле домов метались перепуганные, растерявшиеся бабы.
В суматохе пожара Вася столкнулся с Митькой, давнишним товарищем по играм. Митька, всегда озорной, тихо сидел на груде вещей посередине переулка.
— Горите? — опросил Вася. Как всегда, в минуту волнения он заикался сильнее. — Г-горите тож-же?
— Подбирается к нам, — сказал Митька и кивнул на дом, стоявший невдалеке.
— Еще не занялся ваш? А почему рам нет в окнах?
— Хозяин вчера вынул рамы и двери снял. Ремонт, говорит, будет, а нам чтобы выезжать скорее. Платить-то нечем.
— Так без окон, без дверей и опали?
— Так… Теперь и вовсе спать будет негде. Сгорит дом.
И тут вдруг они услышали громкую и частую неровную стрельбу. Раздались крики, люди шарахнулись от ближнего дома, объятого огнем.
— Казаки! — закричали в толпе. — Стреляют казаки!..
Но выстрелы доносились из глубины горящего дома, там никаких казаков быть не могло.
— Патроны рвутся, — догадался человек, тащивший ведра с водой, — патроны это. Под полом были спрятаны, наверно, или в стене. С революции, с пятого года.
— На будущее приберегали их, — сказал другой. — Нужда-то будет в патронах…