Вася кинулся к матери. Катерина судорожно прижала к себе худенькое, трясущееся тело мальчика.
— О-ох, Васенька! Нету у нас дедушки...
Что-то холодное, сдавливающее Васину грудь, отошло, откатилось, и он отчаянно закричал:
— Ой, дедушка! Деда милый, ты зачем утоп?!
ГОЛОДТихомиров похоронил деда за свои счет. На могиле он сказал:
— Ежели на моей работе с человеком несчастье приключилось, должон я свой христианский долг выполнить? Должон. Глядите, люди, как благолепно раба божия Степана погребаем. С певчими...
Тихомиров сделал земной поклон могиле:
— Прости меня, грешного, Степан, а только не виновен я в твоей смерти. Без воли господней, сказано в писании, ни один волос не упадет с главы человека. Значит, так богу было угодно, все в его власти...
Народ молча слушал чванящегося купца. Многие знали то, пего не договаривал Тихомиров. Давая деньги на похороны, он оговорил, что Михаил и Андрей должны отработать ему этот долг.
...Засуха глотала пожелтевшие побеги на растрескавшейся от жары земле. Люди, выбившись из сил, таскали на свои огороды воду, которая высыхала, не успевая пропитать землю. Ребятишки бродили по лугам, набивая животы кислым вялым щавелем, или вертелись у лабазов, как воробьи, подбирая с «пыльной земли золотистые тяжелые зерна пшеницы. В лучах неистового солнца, сжигающего все своим знойным дыханием, на Поволжье шел голод.
— Слышь, мать, — облупливая вареную картошку, сказал Михаил: — В Царицыне, говорят, с голодухи мор начался...
Мать уронила высохшие руки на колени:
— У нас тоже картошки осталось раза на четыре... Занять не у кого, у всех она к концу подошла.
В дверь сильно постучали, и тут же в избу ввалился незваный гость — купец Тихомиров. Мать испуганно ойкнула.
— С радостью, с радостью пришел, не бойсь! — успокоил он и, перекрестясь, опустился на широкую лавку. Заплывшие глазки зашарили по избе и остановились на картошке, рассыпанной по столу.
— Ужинаете? Ну, хлеб да соль!
— Про хлеб-то мы давно забыли, — огрызнулся Андрей. — А что солоно живем, это верно. Солоней некуда.
Тихомиров ухватил себя за бороду.
— Знаю, знаю, что без кормильца остались, потому и пришел. Вот, парни, дело какое... Не хотел я при народе об нем с вами толковать. Старые мои рабочие могли на меня в обиде быть. Дело-то денежное, сразу вы поправиться сможете. А я так рассудил — дед Степан утоп, мое добро спасаючи, — значит, должон я вам сочувствовать... Баржу с хлебом в Царицын поведете! Согласны?
— Нет, нет, не надо! — побелев, вскрикнула мать. — Боюсь я: свекор утоп... не ровен час...
— Молчи, мать! — перебил Михаил. — Благодарствуем. Мы с братом согласны. А как расчет будет? Нам бы хоть часть вперед получить.
— Вперед так вперед! — согласился заметно обрадованный купец. — За этим остановки не будет! Вот покамест семье на харчишки.
Он щелкнул об стол золотым пятирублевиком и поднялся.
— Завтра приходите баржу грузить, а послезавтра с богом в путь!
— А как же с долгом нашим, что на похороны дали? — спросил Андрей.
— Ох ты! Забыл я про него! — Купец шмыгнул глазками в сторону. — А бог с ним, с долгом. Вижу, как живете... Я тоже, чай, крест ношу. Долг я вам прощаю!
Как только купец ушел, Вася подскочил к столу. Золотая деньга, лежащая на краю стола, казалось, светилась. Так вот оно какое, золото! Этот маленький кружочек вмещал в себе хлеб, крупу, может, даже сахар.
— Как думаешь, — спросил Андрей у Миши, — это он нам под расчет дал али половину?
Михаил пожал плечами:
— Навряд ли он вперед все отдаст. Жмот ведь.
— А все-таки он нас пожалел, — вступился Вася. — Ведь мог же он других нанять?
— Совесть, наверно, заела, что деда на погибель послал, — задумчиво проговорил Михаил, и все согласились, что и среди купцов попадаются совестливые.
Не знали Чапаевы, что не к ним первым обратился Тихомиров, только везде получал отказ. Слухи прошли, что в Царицыне холера. Братья узнали об этом уже в пути.
...Как-то, забежав в больницу к отцу, Вася застал у него дядю Гаврилу. Он принес больному кусок вареной свиной требухи. При виде мясного Вася почувствовал, как во рту накапливается слюна, но старался не показать виду, что ему хочется есть. Отец снова завязал требуху в тряпицу и передал Васе.
— Матери снесешь.
— Кормят меня тут, — пояснил он дяде Гавриле, — а у них, наверное, тараканы и те с голоду воют. Плохо мое дело, Гаврила. Выйду из больницы, так еще незнамо, сколько на костылях прошкандыбаю. — Иван Степанович мрачно оглядел забинтованную ногу.