то про эти я могу сказать, что они порхали как бабочки. Действительно, так же быстро и не менее грациозно. Стоит ли говорить, что цвет этих туч далеко не серый? На земле было не менее ярко, чем на небесах. Вокруг цвели цветики-семицветики, пятилистные клевера, папоротники и кактусы... Да, всё то, что в нашем мире или не цветет, или цветет крайне редко. Я сказал «в нашем мире»? А в каком же я нахожусь сейчас? Чтоб не переживать, я назвал про себя эту цветастую полянку «миром красок». На этой полянке мне в голову пришла такая мысль: «До чего же люди устали от серости! В офисах даже придумали цветную бумагу, надеясь, что она спасёт от депрессии. Вот куда надо отправлять всех клерков, а не зелёные бумажки им подсовывать!» Из этого дебильно-восторженного состояния меня вывело самое проверенное и честное чувство, которое только есть в человеке - чувство голода. Да уж, красками сыт не будешь. Вокруг никакой пищи, кроме духовной. С собой тоже ничего съестного. Ах, вот и паника! Я превратился в нормального человека. Куда идти неважно, главное - идти. Километра два я пилил, не удивляясь фиолетовым кустарникам и оранжевым птицам. Хотя, надо признаться, при виде оранжевой птицы я вспомнил название альбома Короля и Шута «Жаль, нет ружья». А ещё жаль было, что я не умею стрелять и готовить дичь. Да простит меня Гринпис за эти мысли! Эту и подобную чепуху в моей голове прервал человеческий голос. Я никогда не мог назвать себя заядлым гуманистом, но в этот миг человеческий голос звучал для меня слаще райской музыке. Я прислушался. Голос был грубым, басовитым. Вскоре к нему присоединилось ещё несколько голосов. Эти голоса матерились. Выражение «как сапожники» в их случае можно назвать слишком мягким. Я бы сказал, что как Сергей Шнуров. Я никогда не любил нецензурную лексику и не пользовался ей без крайней надобности, но сейчас мне было не до лингвистических придирок. Я пошёл на голос, но, к удивлению своему, людей там не увидел. Зато увидел большого волка, надвигающегося на меня. Мама! Я мысленно проклял момент, когда решил искать этих матершинников, а ещё, когда открыл эту долбаную дверь, а ещё, когда решил забить косяк, и так вплоть до момента своего рождения. Я во второй вспомнил название альбома Короля и шута, но это не помогло. Мысль не материализовалась. Хотелось убежать, однако ноги от страха стояли, как вкопанные, хотелось закричать, но в горле стоял ком. Простите меня все, перед кем я завинил. Прощайте. Но оказалось, что волк не собирался на меня нападать. Он просто мирно подошёл ко мне, обнюхал и разрешил себя погладить. Как мило: этому здоровенному лесному чудовищу не хватало человеческой ласки. Дрожащей рукой я провёл по его мягкой шёрстке, а он от удовольствия чирикнул! Вот именно, чирикнул! А я-то удивился, чего он не салатовый и не ходит вниз головой, даже подозрительно как-то. Ан-нет, и над ним здешняя матушка-природа подшутить решила. Этот хищный пацифист отошёл от меня и приблизился к соловьям, сидящим на дереве (не буду объяснять, что сидели они внизу). - Чик-чирик, - поприветствовал он пернатых. - Пошёл на... - ответили ему птички. Волк поджал хвост и удалился. Ах, вот кто матерился. От такого наплыва неожиданностей у меня взрывался мозг. Или, может, мне послышалось. - А ты чё пялишься, морда? - спросили они меня. Нет, не послышалось. Что ж, хуже уже не будет - я решил расспросить птиц (у человека, который разговаривает с птицами, уже вариантов немного). Извинившись за беспокойство, я путано передал свою историю попадания сюда и признался, что совершенно не знаю, что мне делать и куда мне идти. - Иди на... - указали мне путь. Дальше они меня сочно обматерили, но этого из-за приступа жалости к себе я не расслышал. Дожился, теперь даже соловей может меня послать. Мало того, что Дебилыч меня унизил, что из библиотеки меня вытолкали, да ещё птицы! Что дальше? Насекомые будут меня унижать, микробы ноги об меня вытирать? А мне же ничего не стоит его в кулак сжать, но нет, даже он меня посылает. Долго ещё я жалел себя (а это одно из самых приятных чувств в мире), пока не выловил рациональное зерно из моря соплей - я могу сжать его в кулаке. Теперь посмотрим, кто тут венец природы! - Чё, мало, имбицил? Хочешь, чтоб мы последние капли самолюбия из тебя выжали? Не слушая соловьёв, я взял самого наглого из них в руку, сжал его и ответил: - В мире есть такой певец - Мэрлин Мэнсон, он на своих концертах откусывает голубям головы. Я сейчас очень голоден и не прочь последовать его примеру. Соловьи засуетились, замахали крыльями и начали извиняться: - Чё ты не сказал, что ты - реальный кент. Не признали, брат. - Московский ёж тебе брат. И говори со мной по-человечески, а то ощущение, будто ты в тюрьме сидел. - В клетке, - грустно ответил он, - в нашем мире я и мои кореша, прости, друзья, долго сидели в клетке у одного птицелова, но однажды влетели в серо-буро-малиновую дверь... И они? Я захотел расспросить про эту таинственную дверь, но у соловья слёзы навернулись на глазах при воспоминании о годах «отсидки», поэтому я не стал тревожить его нежную душу. Зато друзья его помогли мне. Они громко свистнули, и на их свист прискакал лось. Шоколадный. Не шоколадного цвета, а именно из шоколада. - Довези этого человека до Колизяума, - сказали они ему. Лось покорно присел, и я взобрался на его могучую шоколадную спину. Извинившись за грубость и выслушав извинения соловьёв, я помчался на лосе туда, куда глаза глядят. В животе у меня снова заурчало. Осматриваясь по сторонам, еды я не находил. Я долго боролся с голодом, но он одолевал. Волны желудочного сока буквально заливали стенки желудка. Чувствуя жутчайшие угрызения совести, я всё же отломил кусочек рогов лося. Судя по тому, что лось меня не скинул, он был не против. Хотя никому не пожелаю подвозить того, кто тебя ест. Мне же было и стыдно, и вкусно. Воздушный, пористый шоколад таял на губах. После травы тянет на сладенькое, поэтому я благодарен тому, что лось был не просто съедобным, а вообще шоколадным. Я очень старался не разрушить красоту величественных ветвистых рогов лося, но к концу поездки он стал похож на Бемби. Финалом увлекательной и питательной поездки оказался огромнейший стадион, настолько огромный, что даже наш киевский НСК «Олимпийский» раза в два-три меньше его. Никого не было, что настораживало. Я обошёл стадион вокруг и тоже никого не нашёл. Вход был закрыт. Не зная, что делать, я сел на пенёк, который находился в несколько метрах от арены. Что в пеньке было, не в курсе, но меня катапультировало в прямо в чашу. Не успев привыкнуть к полётам, я боялся разбиться в лепёшку, но гравитация этого странного места на этот раз была на моей стороне - приземлился я, как пушинка. Изнутри стадион выглядел величественно. Старина и современность гармонично сплелись в этом сооружении. Вообще, когда говорят о сплетении старого и нового, на самом деле за красивыми словами стоит нечто вроде 60-летней бабы в мини-юбке и макияже, но здесь синтез был действительно тонким и разумным. Огромные колонны песчаного цвета, бескрайние трибуны в римском стиле сочетались с огромным плазменным экраном и комфортными сиденьями. За образец, как вы понимаете, взят был Колизей, но в этом стадионе и намека не было на разруху, и если Колизей настраивал на кровавую бойню, то Колизяум представлял собой сооружение гораздо более жизнеутверждающее. Закончив любоваться, я опять занервничал - людей не было и внутри. Если вначале мне казалось, что стоять в центре огромной арены героично, то сейчас я чувствовал себя идиотом. Не мог же, в самом деле, соловей меня обмануть. Он хоть и матершинник, но пацан нормальный. Если послал меня именно сюда, значит, меня здесь, действительно, ждет человек. Стоп, а почему именно человек? В этом месте я ещё ни одного человека не видел. Может, это вообще «В мире животных». Надо дать о себе знать. Вы когда-нибудь выли на весь стадион? Пускай чувство дебилизма стало для меня почти врожденным, но это слишком даже для меня. Но хозяином арены в этом мире вполне может оказаться и волк. Я мычал, мяукал, чирикал, кукарекал, напоследок хрюкнул, а потом, от безысходности, заплакал. Чёртов план! Из-за него я стою здесь на дурацком стадионе неизвестно где и неизвестно зачем, всеми забытый и никому не нужный. Не успел я снова начать себя жалеть, как из противоположных трибун ко мне направился человек. Я быстро утёр предательские, совсем не мужские и совсем не скупые слёзы, и устремил на него взгляд. Это был шестидесятилетний улыбающийся старичок, в дорогой красивой одежде с оселедцем на голове. Последнее немного странно сочеталось с его образом, но меня уже, казалось, ничем не удивишь. - Почему Вы так долго не выходили? - спросил я обиженно. - Я хотел выйти, но смотрю, ты то мяукаешь, то квакаешь... Решил не мешать. У меня была ещё уйма вопросов к нему, но все они смешались в кучу. От усталости и непонятности всего происходящего мозг отказывался работать. Старик это почувствовал и сказал: - У тебя был трудный день, полагаю, сейчас не время для серьёзных разговоров. Поспи, а завтра утром, а лучше в обед, я тебе всё объясню. - Мне негде спать, - ответил я жалостливо, как сирота. - В 400 метрах от стадиона есть домик - он твой. Пойди направо, отсчитай ровно 400 шагов, и ты увидишь его. На нём ещё золотая табличка с надписью «Вася Иванов»... Ясное дело, я хотел спросить «Откуда он знает, как меня?» зовут, но это родило бы ещё десяток вопросов, на которы