Мы познакомились, солдаты тоже. Рассевшись по своим местам, тронулись. Поехали по прямому, обсаженному деревьями Бориспольскому, оно же Харьковское, шоссе.
— Да, все-таки странно, — сказал детский писатель. — Никак к этому не привыкнешь. Утром Касабланка, днем Париж, вечером Москва… А через час буду уже дома…
Я согласился, что странно, а бойкий Петро сказал: «Техника!» — и спросил, на каком самолете писатель летел из Парижа.
— На «Каравелле» компании «Эр-Франс». Хороший самолет. Впрочем, наш «ТУ» ему не уступит.
Потом он начал рассказывать о Марокко. Страна поразила его, главным образом, своими контрастами. На одном полюсе роскошь и богатство, громадные отели, «эркондишен», на другом нищета, болезни, голод.
— Мы были делегацией, поэтому могли видеть только то, что показывали, но кое-что удалось уловить все-таки. Были в Марокко, Фесе, Касабланке, Марракеше. Видали живого султана.
— А что они там пьют? — перебил Петро.
— Кто?
— Ну, маракеши эти самые.
— Марокканцы то есть? Как и везде на Западе: богатые — коньяк и всякие там виски, бедные — дешевое вино или какую-нибудь гадость вроде самогона.
— А какую именно, не знаете?
— Нет, не знаю, — сказал писатель и стал опять рассказывать о марокканском султане.
Так, постепенно расширяя свой круг знаний о Марокко, мы подъехали к Дарнице. Тут Петро сказал:
— Товарищи, я тут совсем недалеко живу. До моего села четыре километра. Вот от этого поворота четыре километра. Может, завезете?
— А ты дорогу знаешь? — спросил шофер.
— А как же. С закрытыми глазами.
Шофер обернулся к нам:
— Как вы, товарищи?
— Четыре так четыре. Подвезем защитника родины?
— Подвезем, — согласился писатель.
Работник обкома ничего не сказал, он спал.
От «того поворота» повернули налево. Проехали минут пять. Появились какие-то большие строящиеся дома. Петро похлопал шофера по плечу:
— Погоди малость. Что-то этих домов не было.
Шофер затормозил.
— Не туда, что ль, едем?
Работник обкома проснулся, приплюснулся носом к стеклу:
— Заблудились никак? Из Борисполя? Нужно уметь…
— Ничего не заблудились, — слегка раздраженно сказал Петро. — Ладно, поехали дальше.
Через несколько минут Петро опять остановил машину.
— Дай-ка я вылезу, погляжу по сторонам. Что-то и трубы я этой не узнаю.
Поглядев, вернулся.
— Свертай направо. Там деревянный мостик должен быть.
Но никакого мостика не оказалось. Оказался лес. Потом какой-то буерак. Машину качало из стороны в сторону. Петро чесал затылок.
— Три года все-таки… А ну, постой, давай сюда!
Шофер повернул. Нам попался какой-то исключительный шофер. Он почему-то не ворчал — ехал и ехал. Остальные молчали. О Марокко забыли.
Проснувшийся работник обкома закурил и спичкой присветил часы.
— Одинадцатый час уже. Нехорошо как-то получается. Дома ждут…
— Ладно, ладно, — примирительно сказал писатель.
Проехали еще сколько-то там времени. Пересекли вброд ручеек, и тут вдруг Петро оживился:
— Погоди, погоди. Это уже наше. Давай прямо, вон туда.
Впереди мигнул огонек. Село.
— Давай, давай!
Въехали в село. Оно спало. Мигнувший издали огонек тоже погас.
— Стоп! Тут…
Петро выскочил первый, стал стучать в окно.
— Э-э… Кто там?
…В хате негде было повернуться. Нас шестеро, мать Петра, его сестра, муж сестры и еще племянник — восьмилетний Гриць.
Мать — Килина Петровна, на одно лицо с сыном, только поморщинистее и потемнее — поплакала, пообнималась с сыном и засуетилась у стола.
— Ох, лишенько мое, что ж ты телеграмму-то не дал… Самогон-то только у Козланючки есть, а ее не добудишься, спит как колода.
— Ничего, мамо, у нас венгерское есть… Перша кляса…
Оба солдата скинули с себя гимнастерки, переоделись в ковбойки и сразу стали деревенскими ребятами.
Сестра, коренастая и тоже похожая на брата, стала разводить огонь. Зятя послали все-таки к Козланючке за самогоном. Гриць возился у чемодана: «А мне что, мне что?»
«Токай» был разлит в две фаянсовые и одну медную кружку, два граненых стакана и зятевский стаканчик для бритья. Шофер не пил, только улыбался — славный парень, никогда я таких покладистых шоферов не видал.
Работник обкома — он почему-то принес с собой из машины большой предмет, который держал на коленях, это оказалась детская лошадь-качалка лилового цвета, — поприветствовал мать и сына, которые не видались три года, пожелал им успеха в мирном труде и личной жизни.