Лосось вздохнул. Ботаника, молодого парня, залетевшего на шесть лет по романтической дури, скорее всего тоже убьют. Это для него хорошая смерть. Быстрая. Все равно ему житья не дадут. Еще месяц назад, как только планы на побег просочились наружу сквозь дырявую кастрюлю Ряженкиной головы, тюремный долгожитель Скирда демонстративно выцарапал на стене первую палочку и, подтянув Ботаника за грудки, жарко прошептал:
— Знаешь, что это такое? Это, красавица, наш семейный календарь. До свадьбы остались считанные дни. Готовь, гребешок, фату и белые чулочки.
Той же ночью Лосось, случайно проснувшись по нужде, выдрал из окровавленных рук Ботаника отточенную монету. Зачем выдрал — сам не знал. Поддался минутному настроению. Не смог смотреть, как этот цыпленок режет себе вены, мешая на бетонном полу сопли с кровью. Не спрашивая спас, а теперь настало время возвращать долги.
Кажется, и сам Ботаник это понял. На короткое «бежишь со мной», брошенное во время завтрака под перестук ложек, он, не задавая вопросов, согласно кивнул. Больше никаких эмоций не проявил. Только по вытянутой спине и напряженному затылку видно было, что он весь собрался, словно перед прыжком в холодную воду. Ну, что ж, вся компания в сборе, можно начинать.
Глава 10,
в которой Анна Матвеевна чуть не померла со страху
Влажное, подернутой туманной дымкой утро сулило день такой же, как был вчера. С мелким дождичком и лаковым запахом мокрой хвои. Матвеевну всегда умиротворяла такая погода, без солнечной прямолинейности и ливневых скандалов. В тумане деревья стоят, словно свечечки пред иконой, а эхо становится гулким и тянет по миру птичье чириканье, как хорал. И сейчас туман окутал душу прохладой и смягчил зародившееся накануне беспокойство. Потому она Васю с собой не взяла. Подумалось, чего его по сырости лишний раз таскать, простудится еще. Вот завтра, если солнышко выглянет, можно и прихватить. Знала бы она в тот момент, насколько обманчивы бывают жизненные посулы.
Впрочем, она и узнала это, но позже. Сперва Матвеевна дошла до леса, пробралась по застеленным сосновыми коврами тропинкам до Заячьего холма и, пристроившись так, чтобы ее было не видно за кочкой, но самой все слышно. Поставила ведро на обросший мхом плоский камень и притянула к себе веточку голубики. Перезревшая ягода лопнула под руками, брызнув синим соком на ладонь. Тренькнула над головой лесная птичка. Хрустнула под ногой сухая ветка. И с треском рвущейся ткани распорола тишину длинная автоматная очередь.
Ад, расположившийся на вершине Заячьего холма, вдруг обрушился на Матвеевну всей своей затаенной яростью. Крик, мат, собачий лай и плевки коротких выстрелов под ведьмовской визг бензопил сошли лавиной, сотрясая душу, вжали Матвеевну лицом в мох. «Господи!» — успела подумать она. И это испуганное поминание бога забегало по телу вместе с кровью, электризуя каждый волосок на теле и отстукивая в висках: господи, господи, господи… Какая-то сторонняя сила схватила ее за шиворот и поволокла прочь, цепляя колени о корни и камни. Жадно чавкало губами под ногами болото, стараясь и себе отхватить кусок на пиру смерти. Впечатывались в его бурое лицо чьи-то стоптанные башмаки, охаживая подметками Матвеевну по бокам:
— Шевели копытами, старая кляча!
Она и рада бы шевелить, но на ноги, как и на все тело и чувства, напал паралич. Схваченная за шкирку Матвеевна болталась ватной куклой и таращилась стеклянными от ужаса глазами на стремительно заполняющиеся под самым носом ржавой водой мужские следы и скачущие рывками набрякшие кочки.
— Все, не могу больше, — задыхаясь, просипело сверху. — Сдохну.
Матвеевну шмякнуло в хлюпнувшие болотные мякоти. Рядом упало пропахшее табаком и жарким мужским потом тело, загородив божий свет кирпичной стеной ватника. Следом плюхнулся, коротко выдохнув, еще один мужик.
— С ума сошли, — тонко выл чей-то голос. — Нельзя останавливаться. Бежать надо.
— Куда бежать-то знаешь?
— Какая разница, куда. Подальше. И бабку эту харе с собой таскать, — щелкнуло вылетевшее лезвие, и тотчас звук тяжелого удара свалил в чмокнувшую воду невидимого Матвеевне убийцу.
— Не сепети, Ряженка. Убить и самим помереть всегда успеется. А из болота никто, кроме нее, не выведет. Ну-ка, бабка, — рывок и ее развернули лицом. Три пары зрачков уставились на нее в упор, как пистолетные дула. — Дорогу через болото знаешь?
Матвеевна помотала головой.
— Ничего, мы тоже не знаем. Впереди пойдешь. Вставай, дырявая корзина, если не хочешь, чтобы под ребра мастернули. Пошла!..