— Стойте здесь… я проверю, — вдруг решился Васёк.
Саша схватил его за руку:
— Я с тобой.
— Вместе пойдём, — прошептал Одинцов.
— На лыжи! Становись! — громко скомандовал Васёк.
Ребята вскочили. Тихий вой, разрастаясь в грозное рычанье, пронёсся над прудом. В ответ ему из сугробов вырвались звуки, похожие не то на кошачье мяуканье, не то на собачий лай.
— Волки! — с ужасом прошептал Саша.
— Держите палки наготове, — стиснув зубы, сказал Васёк. — Мы их сейчас…
— Нет! — испуганно остановил его Одинцов. — Куда ты? Надо домой!
— Домой, домой, — заторопился Саша. — Слышишь?
Вой разрастался. Теперь уже казалось, что со всех сторон подкрадываются к мальчикам какие-то непонятные и страшные звери.
— Ничего, как-нибудь дорогу пробьём, — задыхаясь от волнения, сказал Васёк. — За мной, ребята!
Зорко вглядываясь в каждый бугорок, мальчики благополучно миновали сугробы и вышли в парк.
— Стойте! — Васёк поднял руку.
На пруду снова было таинственно и тихо.
— Тьфу! Что за чертовщина такая! Ребята, сознайтесь: кто испугался?
— Я, — улыбнулся Саша, зябко поводя плечами.
— И я, — сказал Одинцов.
— Ну, и я, — сознался Васёк, — потому что не волк, не человек…
— А может, просто кошки? — предположил Одинцов.
Все трое засмеялись.
А на пруду, когда затихли голоса, под ветвями ели тихо сдвинулась туго накрахмаленная морозом простыня, блеснул огонёк, освещая глубину тёмной землянки, и высунулась голова Мазина. Белый холмик быстро-быстро пополз к старой ели.
— Ушли? — шопотом спросил Мазин.
— Ушли, — ответил Петя Русаков, сбрасывая с себя белый халат.
Глава 7
НОВОСТИ
Встряхивая золотистым чубом, Васёк, разгорячённый впечатлениями дня, рассказывал отцу:
— Мы с Митей в лес ездили, далеко-далеко… А потом ещё с ребятами на пруд ходили.
— То-то я тебя еле дождался. Хотел разыскивать.
— А на пруду, папа, такая луна, громадная, и свет от неё… Нам даже показалось, что снег движется. Да ещё как завоет кто-то, — засмеялся Васёк, — мы даже испугались немножко.
— Вот и хорошо, что испугались. Не будете лазить, где не надо, — хмуро сказал Павел Васильевич. Он был чем-то озабочен.
— Да ты что, папа, чудной какой-то сегодня? — удивился Васёк.
— Чудной не чудной, а… — Павел Васильевич замялся, постучал пальцами по столу и строго сказал: — К нам тётя Дуня едет.
— Едет? — переспросил Васёк, не зная, радоваться ему или печалиться. Тётю Дуню — сестру отца — он никогда не видел. Она жила под Москвой на какой-то маленькой станции.
Павел Васильевич ожидал, что сын будет протестовать против приезда тётки, и приготовился к серьёзному отпору, но Васёк только спросил:
— А весёлая она?
— Да как тебе сказать… особенного веселья я что-то у неё не замечал. Женщина старая, одинокая, хозяйка. А мы с тобой, можно сказать, холостяки. Где зашить, где пришить требуется, а то и сготовить чего.
— Каша у тебя пригорелая получается, — задумчиво сказал Васёк.
— Вот-вот, — обрадовался отец, — самое тёткино дело — кашу варить.
— Не хочу я тётки. Нам и вдвоём хорошо, — вдруг решительно заявил Васёк.
— Хорошо-то хорошо, а с хозяйством мне всё равно не сладить… Да, ещё вот какая новость у меня, сынок…
Павел Васильевич почувствовал себя совершенно несчастным: ему предстояло ещё раз огорчить Васька.
— Я, Рыжик, недельки на три в Харьков уеду. В тамошнее депо командируют меня. — Он тяжело вздохнул. — Значит, тут без тётки никак не обойтись, сынок.
Васёк молчал. Ему было уже не до тётки.
— А когда ты уедешь? — тихо спросил он.
— Когда уеду? Ну, это ещё не так скоро. Ты об этом не думай сейчас.
Васёк тряхнул головой.
— Не скоро? Ну и ладно! А тётка пускай живёт. Мне до неё никакого дела нет, — решил он.
Утром к Ваську забежал Одинцов. Павел Васильевич ушёл на работу, Васёк завтракал, густо намазывая маслом белый хлеб.
— Новость! — закричал с порога Одинцов. — У нас новый учитель будет после каникул. Мария Михайловна совсем ушла.
Мария Михайловна, прежняя учительница, давно уже не посещала класс, и четвёртый «Б» около двух месяцев находился на попечении учителей других классов.
— Собственный учитель? — обрадовался Васёк. — А Мария Михайловна что же?
Одинцов махнул рукой:
— Да она с нами состарилась совсем… Не с нами, а вообще… Ей шестьдесят лет скоро будет, а потом, после болезни ещё…
— Жалко её, — сказал Васёк, — привыкли мы к ней.