— Скажи пожалуйста! — удивился отец и скромно сказал: — А я вот мастер… стахановец!
— Слышала я, как же! — с гордостью сказала тётка. — А ведь сиротами мы росли. Вот уж истинно спасибо советской власти! Всегда скажу, хотя сама как-то на отшибе живу. Связалась со своим домишком, с курами да с козами, и никакой пользы от меня нету… А и бросить не бросишь и уйти не уйдёшь…
— А как же теперь-то? На кого хозяйство оставила?
— Да кой-что попродала. А кой-что у соседей оставила. Соседи — люди хорошие, поберегут, — прихлёбывая с блюдечка чай, говорила тётка.
— М-да… Это тоже не жизнь. На старости к своим прибиваться надо. Ты уж так обдумай: может, приживёшься и с нами останешься?
— Как ты, Паша… А я вся тут… Родней вас у меня никого нет.
Васёк вылез из-за стола и пошёл к Тане.
— У нас новость, — сказал он: — тётя Дуня приехала!
— Я уж слышу. Вот и хорошо, а то Павлу Васильевичу не управиться одному.
— А ты что же не идёшь к нам? Пойдём!
— Ну, что ты! Небось, они о своих делах говорят. Зачем мешать!
— Таня, — крикнул Павел Васильевич, — иди познакомься, соседи ведь!
Таня, оправляя на ходу толстую косу, смущаясь, вошла в комнату.
— Не бойся, не бойся, — подталкивал её Васёк.
Тётка быстро оглядела девушку с головы до ног. На лице её появилось натянутое, неприятное выражение.
— Евдокия Васильевна, — сказала она, протягивая Тане руку. — Садитесь, гостьей будете.
— Да она не гостья, она наша, — громко сказал Васёк. — Она живёт здесь!
— Знаю, знаю, — сухо сказала тётка. — Уж я всё рассмотрела… Подай стульчик, Васёк!
В последний день каникул Васёк вместе с отцом и тёткой пошли в цирк. Перед этим тётка устроила большие и торжественные сборы. Она с утра грела утюги, чистила и гладила через мокрую тряпку костюмчик Васька, заглаживала складки на брюках Павла Васильевича.
Таня боялась высунуть нос из своей комнатки. Тётка в первые же дни завладела всем домом. Она во всём навела свои порядки, распределила в кухне все кастрюльки на «ваше» и «наше». «Ваше» — это было Танино. Таня, видимо, побаивалась Евдокии Васильевны и даже на собственные вещи не решалась заявить свои права.
— Да берите, берите, — смущённо говорила она. — У нас до сих пор всё вместе было.
— Вот это-то и нехорошо, что вместе. Нам чужого не нужно, у нас своего хватит, — обрывала её тётка.
На Павла Васильевича тётка смотрела с обожанием. Без отца Васёк не садился за стол.
— Как это так? Мужчина в доме, самостоятельный, хозяин, а мы без него обедать сядем?
Павла Васильевича это стесняло, а Васёк, придя со двора, нетерпеливо слонялся по комнате:
— Тётя Дуня, я есть хочу!
— Это хорошо. Значит, аппетит нагулял, — спокойно отвечала тётка, сдвигая на кончик носа очки и растягивая на коленях своё шитьё.
Стол в ожидании отца был уже накрыт. Услышав знакомые шаги, тётка спешила на кухню:
— Васёк, подай отцу полотенце! Повесь куртку в коридоре — запах от неё паровозный!.. Садись, садись, Паша. Устал, небось?
Павел Васильевич, видя во всём порядок и чистоту, радовался. За столом Васёк запихивал в рот всё, что подавала тётка, и просил добавки.
— Вот это так, это хорошо! А то бывало того не хочу, этого не могу…
— Да, — говорил Васёк, — тебя ждать-то — с голоду помрёшь!
— Не помрёшь, — говорила тётка. — Желудок тоже аккуратность любит.
В этот день в цирк приехали московские артисты. Васёк всё боялся опоздать, но тётка не вышла из дому, пока не привела брата и племянника в полный порядок. Особенно её беспокоили съезжавший на сторону галстук Паши и рыжий чуб Васька. Галстук она в конце концов пришила к рубашке, а к рыжему украшению на лбу племянника подступила с ножницами. Но Васёк загородился от неё обеими руками:
— Папа, мне этот чуб нужен! Я его вот так кручу на уроке!
— Оставь, оставь, Дуня, — поспешно вступился отец. — А то, пожалуй, я своего родного сына не узнаю. Да и мать бывало любила…
Он решительно взял у тётки ножницы.
В цирке они сидели рядом. На арене плясали под музыку медведи, смешил клоун. Васёк подпрыгивал, хлопал в ладоши, хохотал. Отец тоже смеялся. Тётка, в шёлковой зелёной кофте, сидела прямо, она изо всех сил старалась соблюсти приличие, смеялась в платочек и останавливала Васька. В антракте ели мороженое. Павел Васильевич и Васёк, перебивая друг друга, делились впечатлениями. Тётка с тревогой поглядывала вокруг.
— Паша, кланяется тебе кто-то.