— Алёша… Бориска… Толя… — припоминала она своих бывших воспитанников.
— Переросли! На целую голову переросли своего директора! — шумно радовался Леонид Тимофеевич.
К сцене подошёл старик — школьный сторож. Чёрные с проседью волосы его были расчёсаны на прямой пробор. Он опирался на суковатую палку.
— Иван Васильевич! Грозный!
Три пары рук подхватили старика и поставили на сцену.
— Есть Грозный! Есть! Никуда не делся! — Старик вытер усы. — Ну-ну, выросли… вылетели птенцы… орлами воротились, — бормотал он, присаживаясь к столу, покрытому красным сукном, и улыбаясь учителям.
В зале снова зашумели, захлопали в ладоши. Наконец всё стихло.
Мальчик в коротких штанишках, путаясь, сказал приветствие к, закончив его торопливой скороговоркой, спрятался за спину своей учительницы.
Потом долго и прочувствованно говорил директор.
Перед глазами у всех вставал суровый финский край. Высокие сосны, скованные морозом озёра… Вот мчатся лыжники… наши лыжники… Тишина… Слышно только, как скрипит снег. И вдруг слева, с опушки леса, ударил пулемёт.
Пули вспарывают лёгкое снежное покрывало. Огонь косит наших бойцов, прижимает их к земле. По снегу, глубоко зарываясь в сугробы, ползёт снайпер. Всё его внимание сосредоточено на опушке леса, где засели финские пулемётчики.
Меткий выстрел… другой… И, внезапно захлебнувшись, смолкает вражеский пулемёт… Лыжники летят дальше.
— Этот снайпер… — Директор поворачивает голову.
— Который? Который? — налегая друг на друга и вытягивая шеи, ребята смотрят на сцену.
Краска заливает обветренные щёки снайпера — он низко склоняется над столом и взволнованно чертит что-то на бумажке.
Директор называет его фамилию.
Потом следует другая фамилия и третья…
Второй, обмороженный, полз к лагерю, вынося с поля боя раненого командира. Третий взорвал финский дзот — это едва не стоило ему жизни. И вот все они, эти герои, здесь, в своей большой школьной семье, воспитавшей и вырастившей их.
Сева Малютин стоит около своей матери. Он крепко сжимает её руку.
Васёк и Саша с горящими щеками жмутся к рампе.
А за их спиной ученик старшего класса возбуждённо рассказывает товарищу:
— Они здесь, во дворе, всегда в футбол играли… И один раз окно в классе разбили… И Грозный кричал на них, как на нас. Я помню. — Он радостно смеётся. — Я помню их… в десятом классе.
Глава 2
ОГОНЬКИ В ОКНАХ
На железной дороге сонно покрикивала электричка.
В маленьком городке уже все спали. Только в некоторых окнах за матовыми, морозными стёклами светились огоньки.
Забравшись на широкую отцовскую постель и уткнувшись подбородком в плечо отца, Васёк, взволнованный событиями вечера, не мог уснуть.
— Пап! Вот этот снайпер Алёша просто богатырь, да, папа? А другой, что командира спасал, маленький, худенький совсем, как это он, а?
— Дело, сынок, не в том, кто какой. Тут физическая сила — одно, а сила воли — другое… Силу тут мерить нечего. Это не зависит, сынок… — Павел Васильевич не мастак объяснять, но Васёк понимает его.
— Ясно, — говорит он: — главное — спасти, хоть через силу… Сколько километров он его пронёс, пап? Под огнём, а?
— Сколько потребовалось, столько и пронёс, — строго сказал Павел Васильевич. — У нас так… вообще… русский человек после боя раны считает…
Васёк замолчал. Ему вдруг захотелось внезапно вырасти и вместе со своими товарищами свершать какие-то большие, героические дела.
Он потянулся и глубоко вздохнул:
— А нам ещё расти да расти!
И в другом окне горел огонёк.
Бабушка, подперев рукой морщинистую щёку, слушала внука. Коля Одинцов рассказывал о выставке, о героях, о ёлке.
— Раздевайся, раздевайся, Коленька, — торопила старушка.
— Сейчас, бабушка!.. А Малютин Сева какую картину нарисовал! Про войну! Командир там раненый, со знаменем! У него кровь на щеке и вот тут кровь…
— Что ты, что ты! Сохрани бог, Коленька, что это он какие картины рисует! — испугалась старушка. — Можно ли эдакое воображение ребёнку иметь! Срисовал бы курочек, а то бабочек каких-нибудь — и всё. Самое подходящее дело для ребят.
— Ну, бабочек! — усмехнулся Коля. — Что мы, дошкольники, что ли? Посмотрела бы, какие серьёзные вещи у нас на выставке были, разные виды оружия были — Р. М. 3. С.! — Коля поднял указательный палец. — Понимаешь?
— Да понимаю я, понимаю! — рассердилась старушка. — Только не детское это дело — такие страсти изображать…